Сергей Юхин - Операция выбор Ы!

— Спасибо. Думаю, что вас ждет не менее успешное будущее. Вы умеете обратить на себя внимание. И главное, не стесняетесь это делать, — журналист доброжелательно посмотрел на меня и продолжил семинар.

И опять потянулись скучные занятия, перемежающиеся кофе-брейками и обедами. На меня, периодически, накатывало депрессивное желание дезертировать, но контролеры, ведущие учет посещаемости, незримое присутствие Шефа (он звонил каждый день и требовал детального отчета) и грудь Таньки, которая сидела рядом, удерживали меня от побега.

Нина Сергеевна и Екатерина Васильевна не появлялись, я практически забыл об их существовании. Мы договорились встретиться на перроне в день отъезда, за час до отправления поезда. Меня это вполне устраивало — теперь у меня в штабе были должники, которые прикроют в случае необходимости.

Танька сдружилась с Марьяной, чернявой и стройной девушкой из Хмельницкого, болтливой и симпатичной, теперь они вдвоем таскали меня за собой пить кофе, курить, обедать, гулять по вечернему городу. Я с легкостью тратил деньги Шефа на их развлечения и раздумывал над тем, как они меня поделили, я был заинтригован, ждал развязки, знал, что бесконечно это дружеское бесполое общение продолжаться не может. Но, ничего не происходило, Марьяна строила глазки, однако, это могло ничего не означать, кроме врожденного женского кокетства. Танька сбросила маску снежной королевы, хохотала, шутила, рассказывала анекдоты, от которых покраснели бы гинеколог и патологоанатом и… Все. И все. Ни каких намеков на личную заинтересованность, только дружеское расположение. Мало того, они с Марьяной стали обсуждать в моем присутствии своих мужей, свои свадьбы, мужей своих подруг и их свадьбы. В конце концов, мне стало казаться, что я сам — их подружка, а не тридцатипятилетний мужик, желающим переспать хотя бы с одной из них. Я приуныл, время шло быстро, деньги кончались, а до отъезда оставалось два дня.

— Поехали сегодня вечером по центру погуляем. В кафешке посидим, вина выпьем, — предложила Таня, когда мы сидели в перерыве между лекциями на веранде, где расположились несколько пластиковых столиков с зонтами и, курили.

— Поехали, — согласился я без особого энтузиазма.

— И Марьяну возьмем.

— Ну да, куда ж без Марьяны, — я подсчитывал в голове, сколько осталось наличных денег. Не очень много. На решающий загул не хватит.

— Жааалко уезжать, — протянула Танька, жмурясь на встречу весеннему солнцу, — А ты знаешь, Марьяна от тебя без ума?

— Да? — опешил я от резкого изменения темы разговора, — это она тебе сказала? Очень интересно… У нее же муж..

— У многих мужья…

Я в упор посмотрел на голые бархатные Танькины ноги, потом на грудь, рвущуюся из под тонкого белого гольфа, потом прямо в голубые глаза, в которых ни черта было невозможно прочитать, только искорки мелькнули и погасли.

— Это точно, мужья есть у многих, — пробурчал я, растерявшись.

— Тогда пойду, Марьяне скажу про вечер. В шесть?

— В шесть. Иди, скажи.

— Ну, я пойду?

— Иди.

Танька ушла, цокая каблучками по мраморному полу веранды, затянутая в тонкий гольф и короткую юбку, она двигалась, стесняясь своей яркой красоты, пытаясь быть незаметной, но, только сильнее притягивала взгляды окружающих. За соседним столиком зашептались одесские делегаты. Я вспотел от волнения — «Сегодня, или никогда!». Танька скрылась за дверью, а я набрал телефонный номер Шефа и сообщил, что деньги на исходе.

— Сколько тебе нужно?

— Тысячу, — сказал я, зажмурив глаза от собственной наглости.

— Хорошо. Ты в учебном центре?

— Да, — у меня отлегло от сердца.

— В течении часа тебе подвезут. Все, пока. Не забудь о задании, которое я тебе давал.

— Не забуду. Спасибо, Шеф. До свидания.

Мы шли по вечерней улице втроем, покинув кафе, ароматное от сигар, коньяка и кофе, девчонки обнимали меня с двух сторон, жались ко мне мило и картинно, на зависть прохожим. Город, который недавно еще был колючим, чужим, зимним и революционным, бибисишным и энтэвэшным, даже не городом, а частью новостной хроники, картинкой на экране телевизора с бегущей информационной строкой внизу, отколовшийся от моей реальности, ставший символом для одних и пугалом для других, казалось, навсегда, — теперь изменился. Растаял снег, свернули палатки, разъехались или поумнели митингующие, ленточки сняли с памятников и деревьев и, город вернулся ко мне, вернулся к своим жителям, расцвел и лениво задремал. Подмели его, вычистили подворотни, закрасили раны от граффити, каштаны зацвели — теперь можно отрешенно гулять, не думая ни о чем, кроме обнимающих тебя молодых женщин, порозовевших от коньяка, щебечущих что-то возбуждающее и многообещающее.