Сергей Юхин - Операция выбор Ы!

— Тебе легче… У тебя бизнес есть. Захотел — ушел к себе на фирму, сиди, бабки заколачивай, — стонал Моня.

— Ага, мне же деньги на дом приносят, — съязвил я, — по телефонному звонку, по первому требованию. Чемоданами… Сейчас Андрюха приедет… Ты ему это скажи, он посмеется.

— Если с тобой Шеф будет беседовать, про меня не забудь. Если меня выкинут, я пропал… Перспектив никаких.

— Не забуду.

— Точно? Не пиздишь?

— Знаешь, Моня, не наседай. Сказал один раз — сделаю. Чего ты меня проверяешь постоянно…

— В наше время нельзя ни кому верить…

— Так чего ты ко мне прицепился, недоверчивый такой? — я начинал злиться.

— А тебе верю.

— Аааа. Спасибо…

Намечающуюся напряженность снял Андрюха, завалившись в кафе с огромным черным чемоданом, набитым документами, сметами и проектами. «Для денег» — говорил Андрюха, объясняя его размеры. Ему верили и с уважением косились на чемодан. Моня завистливо кинул взгляд на черное чудовище — он всерьез думал, что там пачки денег.

— Шалом Алейхем, — поприветствовал я Андрюху.

— Шалом, черные братья, — Андрюха сел за стул рядом с Моней, — заказали мне что-нибудь?

— Как и себе. Суп, люля-кебаб и «Цезарь».

— Отлично. Голодный как собака.

Моня не ответил на приветствие и сидел, с ужасом глядя на нас.

— Вы что, евреи ?

— Моня, с твоей фамилией, лучше эту тему не затрагивать, — Андрюха пытался пристроить свой чемодан под столом, нагнулся и, голос его звучал сдавлено.

— Моня, а ты заешь, кто самый ярый борец с мировым сионизмом? — я, вдруг, развеселился.

Моня растерянно молчал.

— Евреи, живущие в бывшем Союзе. — ответил я на свой вопрос и, начал вещать голосом профессора, читающего лекцию, — Главные признаки советского еврея — яростные нападки на иудеев, обличение жидо-массонского заговора и тэдэ. Моня, расслабься, КГБ за тобой не следит. Слишком мелкая фигура. Да, и кэгэбэ никакого уже нет…

Андрюха откровенно хохотал, забыв о еде.

— Да и вообще, если тебя зовут Михаил Аркадьевич Тульский, а родители иммигрировали в Израиль, надо смириться и ходить в синагогу, а не бить себя пяткой в грудь на черносотенных собраниях.

— На каких собраниях? — не понял Моня.

— О, как все запущенно, — искренне удивился я, — с такими печальными глазами надо знать, что такое «Черная сотня». Ты когда последний раз книгу читал? Не партийный буклет, а книгу, купленную в магазине?

— Ну эту, про Карнеги…

— Про Карнеги? Ты хотел сказать книгу Дейла Карнеги… Мне страшно за тебя, Моня. Почитай Хэмингуэя, или Ремарка…

— Хэмингуэя я читал… «Старик и море»…

Я подавился салатом «Цезарь». Если в разговоре со взрослым человеком после имени Эрнеста Хэмингуэя тот лепетал про старика и про море, я понимал, что он остался в 9-ом классе общеобразовательной школы навечно, похоронив весь огромный и загадочный мир под пыльными «Хрестоматиями».

— Моня, ты «Старик и море» не читал, а проходил , это разные вещи. Ладно, давайте обедать, не будем портить себе аппетит размышлениями о великом и недоступном… некоторым…

— О, Квакин голодный чешет, аж спотыкается! — объявил Андрюха.

Через зал к нам приближался Саня в черных непроницаемых очках, кожаной черной куртке и тинэйджеровских джинсах цвета хаки.

— Хэви мэтал, нарики! Все жрете? Не нажретесь никак, — на его упитанном лице искрилась вечная беззаботная улыбка.

— А ты сюда проповедовать вегетарианство пришел? — поинтересовался Андрюха, — диетолог, бляха-муха. Скоро джинсы лопнут на жопе.

— Кто бы говорил, — не растерялся Квакин, — картина «Три толстяка».

— Особенно Серый, — засмеялся Андрюха, — глиста в обмороке…

— Не мешайте обедать, придурки, — беззлобно огрызнулся я, — садись, Саня, не маячь…

— Чем питаемся сегодня? — Квакин заглянул каждому в тарелку.

— Не труси мне своих микробов, — нахмурился Моня. Он был чистюлей, до отвращения.

— Моня, тебя убьют не микробы, а инсульт, — сообщил Квакин, — не надо так всего бояться, нервные клетки не восстанавливаются. Да, Серега, тебе Вовка Рыжий привет передавал. Помнишь его?

— Конечно, спасибо.

— Он той фотографией, которую ты на катере сделал, до сих пор хвастается. В рамку вставил. Классно получилось. Мы вчера шашлык вечером с ним ели — он тебя вспоминал. Говорит — ты наш пацан, хоть и не дайвер.

— Рыбак рыбака… — я был польщен. Рыжий был человек из другого мира, не связанный с моими заработками и политикой. Я помнил о нем, он помнил обо мне. Ни какой финансовой заинтересованности — только приязнь двух рыболовов. Это как аромат дорогой сигары, эфемерно и прекрасно.