Михаил Чулаки - Праздник похорон

На этот вечер у Владимира Антоновича давно было запланировано зайти к знакомому, тот обещал показать свежие японские автомобильные проспекты, а пришлось вместо этого идти в больницу — все планы сбились из-за мамочки! Около больницы он высматривал Ольгин зелёный «Москвич», но не высмотрел — занята дорогая сестрица, не торопится.

Ничего хорошего в смысле благоустройства или ухода Владимир Антонович найти, разумеется, не ожидал, но на самом деле всё оказалось гораздо хуже. Привычный дома, но десятикратно усиленный запах мочи и разложения уже в коридоре предупреждал: «старушечья травма!», так что не пришлось спрашивать дорогу. Распахнул дверь — и ударил запах вовсе уж нестерпимый. Огромная палата, почти зала — и вся как-то странно шевелящаяся. Косо вверх торчали загипсованные ноги — Владимир Антонович прекрасно знал, что такая конструкция называется вытяжением, тем самым вытяжением, под которым напрасно промучилась четыре месяца мать Игоря Дмитриевича. Металлическая арматура, на которую были уложены торчащие вверх ноги, была похожа на огромные булавки, которыми пришпилены жертвы — ещё живые, но уже еле живые бабочки.

Где тут она? Кого спросить? К Владимиру Антоновичу обратились изуродованные болью и дряхлостью лица — зашамкали, закричали:

— Человек пришёл, человек!

— Сынок, ты к кому?

— Помощничек, иди сюда!

— Бо-ольно!

Все тянутся, всем от него чего-то нужно.

Быстрыми шагами — чтобы не зацепили, чтобы не удержали — пошёл Владимир Антонович по узкому проходу, стараясь не смотреть прямо в глаза старухам, потому что, если посмотришь, невольно обнадёжишь — вдруг ты и есть долгожданный «помощничек». Боковым зрением он фиксировал: «Не она… не она…» И увидел мамочку.

Та лежала точно в такой же позе, как недавним утром: на спине с полуоткрытым ртом и провалившимися щеками. Вытяжение ей налажено не было — или потому что уже не нужно?! Тем более что невозможно же спать в таком гаме, и если лежит она вот так, с отвалившейся челюстью, значит… Но почему тогда не уносят, не накроют хотя бы простынёй? Или никто ещё не заметил? Здесь могут долго не заметить…

— Мамочка.

Он наклонился над нею, боясь присесть на кровать.

— А?.. А-а, это ты… — Жива. Спала. — Вот видишь, какая неприятность. Сколько я говорила… ну ей, твоей жене, чтобы пол не натирала.

— Какой пол? У нас вообще линолеум в коридоре.

Владимир Антонович огляделся, не увидел поблизости стула и присел-таки на кровать.

— Пол. Я на полу поскользнулась, потому что она… ну твоя жена, она помешана пол натирать!

— Ты упала на улице! Зачем-то пошла с этим твоим… ну пьяницей!

Владимир Антонович давно уже забыл, как зовут мамочкиного нелепого Жениха. Но сейчас заметил, что речь у него сделалась, как у мамочки: «ну с этим твоим…» — «ну ей, твоей жене…» — и испугался! Что, если неспроста такое сходство?! Что, если это наследственность, и станет он вскоре таким же, как мамочка?!

— Я упала дома на паркете! Я прекрасно помню, у меня идеальная память!

Мамочка смотрела злобно и непримиримо. И Владимира Антоновича охватила ответная злость. Захотелось непременно вдолбить в голову безмозглой старухе, что ничего она не помнит и не соображает!

— Ты ушла на какой-то дурацкий вечер! Павлик свидетель…

Новый взрыв криков со всех коек: «Сюда иди!.. Помошничек!.. Бо-ольно!..» — значит, ещё кто-то появился в палате.

И Владимир Антонович замолчал — вспомнил, где находится, в тысячный раз сказал себе, что на мамочкино беспамятство обижаться глупо. Помолчал, спросил совсем другим голосом:

— Как ты сейчас себя чувствуешь?

— Такое внеплановое происшествие! Главное, не могу пошевелиться! А у меня такие широкие планы.

Это что-то новое, до сих пор ни о каких планах мамочка не объявляла. Видно, из-за травмы произошёл очередной сдвиг в голове.

— Нога-то болит?

— Конечно, болит! Все вокруг удивляются, как я стойко переношу!

Всем вокруг дела нет друг до друга. Рядом лежала совсем ветхая старушка с лицом морщинистого младенца. Соседка с другой стороны накрылась с головой.

— Как здесь кормят? Что говорят врачи? Сёстры подходят?

Владимир Антонович по инерции задавал вопросы, забывая, что ничего мамочка не может ему сообщить, кроме своих фантазий.

— Здесь прекрасно кормят! Ты же знаешь, у нас своя система, я прикреплена!

— Где у тебя перелом? Почему тебе не сделано вытяжение?

— У меня замечательный перелом, который быстрее всего срастается! Скоро я везде буду ходить по своим делам!