Кауи Хеммингс - Потомки

Как может серьезный бизнесмен говорить «привет»? Помню, мать делала мне выговор каждый раз, когда вместо «здравствуйте» я говорил «привет». Голос у него уверенный и немного нетерпеливый, что хорошо. Такой голос дает понять клиенту, какое огромное одолжение ему делают, соглашаясь взять у него деньги.

После длинного гудка я вешаю трубку и направляюсь к комнате Скотти, но, услышав голос читающей вслух Эстер, прохожу мимо. Уже возле своей двери я слышу заливистый смех моих девочек. Я вспоминаю, как Эстер говорила, что Скотти обожает детские стихи. Я возвращаюсь, тихонько подхожу к комнате и начинаю слушать.

— «Робин Бобин Барабек скушал сорок человек…»

— Прочитай еще раз про петуха, — раздается голос Алекс.

— Уже три раза читала.

— Прочти еще раз, — просит Скотти.

Слышится шелест страниц, затем:

— «Петухом зовется птица, про которую стишок, очень он собой гордится, петя-петя, петушок!»

Дальше все тонет в хохоте. Я качаю головой и тихо ухожу в свою пустую комнату. Мне почему-то приятно сознавать, что Скотти известно еще одно значение слова «петушок» и что на самом деле она не так уж и любит детские стихи. Мне также приятно, что мои дочери смеются, — давно я не слышал их смеха. Возможно, я вообще ни разу не слышал, чтобы они вместе над чем-то смеялись. Когда Алекс жила дома, то почти не выходила из своей комнаты. И все же от их смеха мне почему-то грустно. Выходит, меня для них не существует. Видимо, я слишком поздно спохватился. Мне уже не стать хорошим отцом. Интересно, почему их не смешат самые обычные, нормальные вещи?

— Привет, босс.

Из комнаты Алекс выходит Сид. В одних спортивных трусах.

— Вы ему звонили? — спрашивает он.

— Не твое дело, — отвечаю я. — Кстати, спать в этой комнате ты не будешь. И будь любезен, оденься.

— Зачем?

— Затем, что тебе пора ехать домой, — отвечаю я.

— Алекс это не понравится.

Он прав. Если я настою на своем, придется иметь дело с рассерженной дочерью.

— Хорошо, тогда ты будешь спать в комнате для гостей. Нравится тебе это или нет. Я думаю, в твоих интересах вести себя так, чтобы я тебе доверял.

Сид чешет живот. Он чересчур мускулистый, выглядит ненастоящим. Я машинально подтягиваю свой.

— Мы все равно будем делать то, что хотим, — говорит Сид.

— Понятно, но я не собираюсь облегчать вам задачу, — говорю я.

Я вспоминаю себя в его возрасте. Да, дети всегда найдут способ сделать то, что им хочется. Помню, что самым трудным для меня оказалось найти подходящее место, где можно было бы заняться сексом. Девчонка не захочет заниматься сексом где попало. Женщина может, но не девчонка.

Моя комната находится рядом с комнатой Алекс. Я переступаю с ноги на ногу.

— У нас скрипучие полы, — говорю я.

Сид смеется:

— Не беспокойтесь, я пошутил. Мы с Ачекс не такие. И вообще, это не вопрос. Я в любом случае не стал бы спать в ее комнате.

Синяк под глазом из голубого стал почти черным, с красной каймой, словно по глазу размазали ягоду.

— Он же никто, ноль, — говорит Сид. — Позвоните ему и скажите все, что вы о нем думаете. Вставьте ему фитиля.

Я поворачиваюсь и ухожу в свою комнату. Я думаю о Сиде. Я вижу, как он вскидывает руку, чтобы отвести удар, но вместо этого вцепляется в свою штанину. Похоже, он намеренно принял удар. Я мог бы спросить у него зачем, но я не стану этого делать. Не хочу, чтобы он мне нравился.

У себя в комнате я снова звоню Брайану и слушаю автоответчик, но на этот раз его голос, слова, интонации действуют на меня успокаивающе. Я не чувствую в нем угрозы, хотя это вроде бы мой соперник. Я представляю себе, как он сидит в каком-нибудь из его домов, протирает столешницу или печет хлеб, чтобы в комнатах стоял приятный домашний запах. Вытирает пыль. Он никто. Он вообще мог бы на меня работать.

Раздается гудок, и я говорю: «Привет, Брайан. — Я делаю паузу. — Меня интересует дом в районе Калакауа. Голубой, с белыми ставнями».

Я вновь слышу девчоночий смех. Я оставляю Брайану свой номер, вешаю трубку и молча сижу, словно боюсь что-то разрушить. Что мне от него нужно? Просто увидеть? Унизить? Сравнить с собой? Может быть, я только и хочу — спросить у него, любила ли меня Джоани?

На следующий день мы едем в больницу. Александра увидит мать второй раз после катастрофы. В первый раз она пришла сразу, когда Джоани привезли в госпиталь, и все. Она стоит в изножье кровати, положив руку на ногу матери под белым одеялом, и смотрит на мать так, словно хочет ей что-то сказать, но я жду, и она молчит.