Чума в Бедрограде

Все немного помолчали.

Как глупо!

— И что теперь? — вопросила Бровь, ибо должен же был кто-то что-то сказать. И кто, как не она, глупая третьекурсница, которая попала во всю эту историю совершенно случайно.

Понравилась Ройшу.

Ройшу, который сейчас невозмутимо читал пары, и посмотрела бы Бровь на того, кто сумел бы по нему догадаться, что творится в его доме, на кафедре и во всём Бедрограде.

— Мы поехали к зданию Бедроградской гэбни, — заявил Охрович.

— Внутрь нас не пустят, но можно же снаружи посмотреть, будет ли там масштабное шевеление, — подхватил Краснокаменный.

— Если нам не дают быть с Александром, мы можем сами побыть Александром.

— Прикинемся младшим служащим, никто не догадается.

— Гражданская бдительность — залог спокойствия Бедрограда!

— Прекратите балаган, — громыхнул Максим (Аркадьевич), восставая с дивана. — Мы ещё не со всем разобрались. Бровь, диктофон?

Очень непросто быть героиней шпионского романа, когда чувствуешь себя первокурсницей, сдающей экзамен. Максим (Аркадьевич) в своём привычном и повседневном тёмно-коричневом пиджаке — спасибо хоть без галстука сегодня — плохо вписывался в антураж захватывающих поворотов событий.

Что, с другой стороны, щекотало нервы, напоминая о реальности происходящего.

Бровь гордо извлекла диктофон из кармана брюк, почти даже не запутавшись в проводе, ведущем к микрофону (когда Охрович и Краснокаменный закрепляли его в украшающем свитер Брови цветке, они в самом прямом смысле поразили её в самое сердце — острыми предметами, несколько раз). Диктофон, в отличие от пиджака Максима (Аркадьевича), был вполне достоин шпионского романа: плоский, почти невесомый — мог бы незаметно поместиться в кулаке, если бы у неё был кулак, как у всё того же Максима (Аркадьевича). Работающий совершенно бесшумно и украшенный крупными рельефными кнопками, по которым даже на ощупь не промахнёшься. Кому попало такие не выдают, только младшим служащим.

А поскольку Бровь младшим служащим уже шесть часов как была — и, в отличие от Гошки-Александра, по-настоящему, — ей его выдали.

Всё те же шесть часов назад, сопроводив инструкцией «думаем, твой тонкий ум подскажет тебе, куда жать».

Задумавшись о прелестях своего нового уровня доступа, Бровь не сразу заметила, что все снова молчат и как-то нехорошо смотрят в её сторону.

Ларий Валерьевич безмолвно налил в стакан чего-то крепче чая, выпил половину и протянул Максиму (Аркадьевичу) остатки. Которые тот не менее безмолвно опрокинул в себя.

Что-то не так?

— Эта кнопка, о дочь доктора наук, называется «перемотка вперёд», — проинформировал Краснокаменный.

— Не «запись», — пояснил Охрович.

— При нажатии на неё не происходит записи человеческой речи.

— И прочих звуков, акустические колебания которых достигают микрофона.

— Чему вас, младших служащих, только учат!

— Вот Александр не путает кнопки на диктофоне.

— Александр — приличный человек, он закончил юрфак.

— Закончил недавно, а уже аж младший служащий.

— Он уже пятнадцать лет как недавно закончил юрфак. И до сих пор не путает кнопки.

Бровь бы тоже была хорошим Александром и не путала кнопки, если бы, может быть, Охрович и Краснокаменный чуть более внятно объяснили ей, как этой машинкой пользоваться? Ну так, в порядке безумного предположения, что это может помочь?

Максим (Аркадьевич) смотрел на происходящее со скорбью в очах, и Ларий Валерьевич поддерживал его. На фоне багровых кафедральных занавесей (настоящий бархат, и хотите ли вы знать, как и зачем) они выглядели посланниками смерти.

— Извините, — выдавила Бровь. Сейчас ей, по-хорошему, должны сказать, что она не виновата и что «что с неё взять», но как-то и правда нехорошо получилось. Если свидетельства её общения с Гошкой-Александром так важны, наверное, стоило предварительно потренироваться обращению с диктофоном, а не только ронять слюни на его лёгкий металлический корпус.

Что Бровь не виновата, между прочим, так никто и не сказал. И история никогда не узнает, собирался ли, потому что в этот момент в преподавательскую вотчину вошёл Габриэль Евгеньевич.

Каждый раз, когда Габриэль Евгеньевич входил в помещение, там повисала тишина (наверное, быть Габриэлем Евгеньевичем довольно скучно). И хоть в данном случае он израсходовал свою магическую способность впустую, внимание всё равно переключилось в нужную сторону — то есть подальше от Брови.