Чума в Бедрограде

Не я. Я всегда знал, на что иду. Если теперь мне за содеянное кишками расплачиваться — пусть так, я знал, с самого начала знал; но не содеяно ещё ничего, не могло быть, не могли умирать от болезни, пусть и смертельной. Лекарство — есть, было. Должно было быть.

«Глупый ты, мертвяк. Но это ничего, поумнеешь. От смерти все умнеют, деваться некуда. Ты рубаху-то не рви, ты головой подумай: неужто у вас всё схвачено было?»

Было, а то как же не было. Столько времени готовились, всё проверили, отыскали болезнь, отыскали людей, время тоже отыскали. Если всё равно пошло криво — так суди нас всех, разбирай на части, только дело наше было правое. Дурное, но правое.

«Всех судить — не пересудишься. После смерти всех нету, есть только ты и твои разговоры — за себя наперёд и говори, про всех успеется. Самому тебе оно зачем надо было?»

Мертвяк не слышал — смеётся ли, говорит ли, — но надеялся, что смеётся. Глупый ты, зверушка восьмиглазая, хоть и нацепил наплечник. Это наш город, наша земля; те, с которыми мы воюем, пришли и отобрали. Мы что же, терпеть должны? И мы, и они — все под одним мечом ходим, только мы его видим, а они залепили глаза и в ус не дуют, творят, что им нравится; они думают, Бедроград — игрушка их, подарочек праздничный. Сколько нам ждать ещё — год, два, сорок — пока не разверзнется земля, пока сама собой не случится беда?

Беду надо седлать и ехать. Нам, не им. Мы лучше умеем.

«Умеете, а в седле не удержались. Она вас сама оседлала».

Она — болезнь, она — смерть, она — просто научный факт, социальный фактор, катастрофа на клеточном уровне, ерунда на человеческом.

«Она — чума».

Она чума, да не та чума, ненастоящая; чумой в народе называют всякую болезнь, от которой умирают. Та чума тут ни при чём, зверушка ты узколобая.

«Любая болезнь — та чума».

А если бы и та — ну и что с того? Никто не пострадает — никто не пострадал, мы всех защитим — защитили. Мы нужны, чтобы защищать. Степная чума — не древнее подземное зло, не исполненное ненависти чудище; это просто болезнь, просто страшная болезнь, просто медицинский эксцесс. И это была не она, это был вирус, стерильный вирус из пробирки; и не могло из него выйти ничего дурного, мы всё сделали правильно, мы справились, мы сберегли город.

А если бы и не сберегли — ну и что с того? Всё равно иначе никак, и кто ты такой, чтобы спрашивать, допрашивать, указывать, прав я или нет? Это я допрашиваю, это я решаю, как правильно; никто больше не станет, никто не берёт на себя этот груз. Мертвяк ударил бы кулаком по столу-алтарю, на котором лежал, только не было кулака, и ничего не было, одна тьма, и в ней — шлёпанье босых шаманских ног.

«С-с-совесть заела? И правильно ест, поделом тебе. Это ж ты всё придумал, а кому платить — считать не стал, какое тебе дело».

Я придумал? Нет, не я; мы.

Мы придумали, мы сделали, нашим кишкам и по ветру болтаться. И не жалею я, нисколько не жалею себя, не жалею тех, кто платил; жалею лишь, что дело не сделалось, что всё впустую вышло. Пусть бы даже они победили, так бывает; но если одни только смерть и страх, и ничего больше, то, выходит, — зря, зря, всё зря, все — зрячие, слепые — в одну кучу, а должно быть не так, должно быть ясно, кто, где и зачем.

«Ты ш-ш-что ж думаеш-ш-шь, тут и впрямь — победить можно?»

Победить можно, всегда можно — или рассыпаться костьми по алтарю, пытаясь. Но если не воевать, так и будет — одна куча, и никто в конце не разберёт правого и виноватого, не станет разбирать. Может, я и умер уже, неважно; значит, другим, живым — надо воевать, и надо побеждать, ибо —

Если не побеждать, то зачем тогда жить?

В неспешном течении первого дня читатель, сопровождая главную героиню, встретится с бесконечной чередой персонажей. Их небесполезно запомнить, поскольку они могут иметь некое отношение к дальнейшим событиям.

Кафедральное революционное чучело выступает в роли Вени.

Погода солнечная.

Университет. Бровь

Если бы кто-нибудь решился взвесить происходящее на неких абстрактных вселенских весах, вышло бы, что Бровь всё-таки питала к Ройшу достаточно тёплые чувства, иначе стала бы она во всё это ввязываться. За окном светило солнышко, падали листики, благодать и суббота, а она торчала в четырёх стенах. Кафешки. Звучит не очень трагично, но можно было потратить этот день на что-нибудь более весёлое — хотя бы вот в Хащину съездить, давно обещала Галку проведать.