Дуглас Коупленд: Планета шампуня

— Какой вердикт вынесен по поводу новых причесонов? — спрашиваю я, имея в виду только что возникшие на голове у Дейзи и Мюррея высветленные дредлоки, предъявленные нам сегодня за ужином — сразу после того, как мы с Джасмин вернулись с фотосъемок на тыквенном поле. Причесон выполнен с помощью полурастворимого геля, который наносится на многочисленные косички по типу африканских. Протеин желатина растворяет протеин, содержащийся в волосах; от полного выпадения волосы удерживаются благодаря тому, что процесс на полпути останавливается фиксатором из ананасового сока.

— Какой из меня судья? У твоего отца патлы свисали до копчика. Но мне кажется, Дейзи слишком носится с «шестидесятыми». Неужели ей совсем нет дела до сейчас? Я просто диву даюсь, как это у нее получается: каждый, ну каждый неженатый мужчина в Ланкастере с прической «под Иисуса» рано или поздно оказывается у нее в приятелях. Городок-то у нас небольшой, а, Тайлер? Откуда их столько?

— Это все любители мертвечины, Джасмин. Шестидесятые для них вроде тематического парка. Они напяливают на себя соответствующий костюм, покупают билет — и погружаются в атмосферу эпохи. Волосы у них, может, и длинные, но пахнут замечательно. Поверь специалисту. Дейзи чуть не все мои шампуни перепробовала.

Джасмин залпом допивает пиво и подхватывает со стола журнал «Деловая молодежь», который я получаю.

— У тебя, наверно, срок подписки почти вышел. Хочешь, на Рождество подарю тебе новую?

— Сделай милость.

— А это что… «Предприниматель»? На это тебя тоже подписать?

— С соусом «начо» в придачу.

Джасмин наугад перелистывает старый выпуск комиксов «Кадиллаки и динозавры», потом рассеянно перекатывает стогранную игральную кость — рождественский подарок моего дружка Гармоника.

— Тайлер, — говорит она, — я хочу попросить тебя об одном одолжении.

Для своей комнаты я придумал название — Модернариум, и это единственная комната в доме, куда решительно не допускается милый сердцу хиппи Джасмин стиль украшения жилища, который можно условно назвать «витражным». Здесь у меня никаких убогих «паукообразных» растений, никаких нагоняющих тоску песочных свечей, никакого хлама, отбрасывающего радужные блики. Ничего. Только сверхстильный черный диван из сборных модулей, телевизор и акустическая система с плейером для компакт-дисков, упрятанные в специально встроенный стеллаж высотой в человеческий рост — «тотем развлечений» (все черное), невероятно стильный безворсовый ковер (серый), свернутый тонкий пуховый матрас-футон (полосатый, серо-белый), вышеупомянутый пижонский итальянский мини-холодильник (серый), компьютер (согласно каталогу, цвета «топленого молока»), книги и кассеты, часы (черные), на столе у окна моя коллекция глобусов (по-домашнему: Глобоферма) и зеркало, в центре которого красуется ярко-красный красавец «порше» — не машина, мечта! Стены серые. Всякое украшательство сведено на нет. Комната у меня… да ладно: комната у меня классная.

Еще у меня своя ванная — маленькая, с душем и богатой коллекцией качественных средств для ухода за волосами, которую Джасмин окрестила «музеем шампуня», а моя девушка, Анна-Луиза, обзывает «посильным вкладом в городскую свалку». Несмотря на все их ехидство, я не раз замечал, что они, как и Дейзи, без всякого зазрения совести «заимствуют» у меня гели, муссы, пенки, лосьоны, бальзамы, кондиционеры и ополаскиватели, когда их собственные запасы подходят к концу.

Ну да, ну да, я все еще живу в родительском доме, а, с другой стороны, кто не живет? И потом, мне нужно откладывать деньги — создавать первоначальный капитал — шлифовать свои способности, повышать свою рыночную котировку: и все это требует времени и свободы от бедности. Бедность. Брр-рр! Как будто голодный волк воет у меня под дверью и царапает когтями, отдирая планку за планкой, подбираясь ко мне все ближе и ближе.

Киттикатя, рыже-белая, как пломбир с абрикосом, бесшумно проскальзывает в мою настежь открытую дверь, осторожно переступает по ковру, вспрыгивает на колени к Джасмин и получает на короткий сеанс массажа, во время которого она млеет от удовольствия.

— Киттикатька меня с ума сведет, Джасмин. Она целую ночь носится кругами по крыше — и топочет, и топочет, и топочет. Там наверху мыши, что ли? Или кошки дуреют от луны?

Джасмин молчит — играет в ладушки с беленькими лапками Киттикати. Заговорщицы. И что бы Джасмин ни сказала, все останется по-прежнему. Киттикатя так и будет топтаться ночами по крыше, и мне никогда не проникнуть в эту их общую тайну.