Мне кажется, что устойчивое словосочетание именно здесь неуместно. Достаточно прочитать страниц двадцать первого тома “Записок об Анне Ахматовой” (лучше всего с начала, стр. 15 — 45). Что же до “дипломатии” в прямом смысле слова, напомню себе, что, судя по тем же “Запискам”, в то “разорванное” десятилетие при случайных встречах Ахматова и Чуковская раскланивались. Л. К. видела плохо, поэтому первой здоровалась Анна Андреевна.
В. Махлин. Тоже разговор. — “Вопросы литературы”, 2004, № 3, май — июнь .
Известный специалист по творчеству М. М. Бахтина, редактор международного издания “Бахтинский сборник” (1990 — 2004) тонко анализирует книгу разговоров философа с В. Д. Дувакиным (2-е изд., М., “Согласие”, 2002). Это одна из первых (и стопроцентно удавшаяся!) попыток отнестись к литературе такого рода с той же строгостью и научным интересом, с каким разбирают написанные, а не наговоренные тексты. И — хороший ответ скептикам, полагающим устную речь и “разговорное” мышление чем-то второсортным, а то и несерьезным. В дувакинской книге важно все: кто с кем говорит, кто как говорит. Важны и паузы, и молчание.
Памяти Леонида Виноградова (27.VI.1936 — 1.04.2004). — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2004, № 6 .
Публикуется эссе Льва Лосева — “Гениальные обмолвки” и маленький поминальный этюд Анатолия Наймана: “…Стихотворения сочинял одно-двухстрочные, называл моностихами. Так или иначе эпатирующие, всегда неожиданные. „Марусь, ты любишь Русь?” Главное впечатление было, что остроумные. Позже оказалось — умные. А может, мудрые. „Я — червячок. Внутри крючок”. <���…> Был абсолютно честен — в поэзии, в разговоре, в поступках. Друг своих друзей, враг своих и их врагов. От того, что писал, получить не хотел ничего, только само написанное. Нельзя было ошибиться, что перед тобой поэт. Был упрям, в смысле: у-прям. Из-за того и умер — отказался лечь с пневмонией в больницу: чужие руки, грязные халаты. В гробу напоминал раннее стихотворение „Я смело вышел на арену”: „Лежу, не сняв борцовской маски, спокойно глядя в потолок””.
Михаил Поздняев. Фотоувеличение. Стихи. — “Знамя”, 2004, № 5.
Беспечной маленькой птички частые трели
из форточки, совсем как звонит межгород.
Случилось горе: мы с тобой постарели
еще на целую ночь в разлуке. Не холод
колотит того, кто один в эту ночь в постели,
но тьма, отсутствие света, античный ужас,
молитва ребенка, чтоб рядышком посидели,
сказали сказку. Воздушные замки, рушась,
на пододеяльник сыплются, как известка,
и я — точно рак-отшельник, лобстер на блюде
серебряном. Но нас не из гипса — из воска
лепил Господь. И все, что мы с тобой людям
способны теперь подарить, — это ласка, ласка,
и свет, и свет, и тепло, тепло, без остатка.
Не требуя слова “спасибо” за то, что сказка.
Не требуя поцелуя за то, что сладко.
(“Под утро”)
Феликс Раскольников. Пушкин и религия. — “Вопросы литературы”, 2004, № 3, май — июнь.
“Оставляя в стороне православно-романтическую историософию (курсив мой. — П. К. ), я хочу в этой статье показать, что, хотя отношение Пушкина к русскому духовенству и церкви, к христианству и вообще к религии действительно изменилось в последние годы его жизни, элементы античного и романтического мировосприятия у него сохранялись, да и с наследием Просвещения он распрощался вовсе не до конца. По моему мнению, хотя Пушкин действительно стал русским национальным поэтом, это не значит, что он отверг европейское культурное наследие и стал ортодоксально верующим православным христианином”.
Так пишет семидесятичетырехлетний профессор философии из Мичигана.
А кто сказал, что ставший русским национальным поэтом — автоматически отвергает и т. п.? Я, честно говоря, не понял, при чем здесь это “хотя”?
Геннадий Русаков. “Мне больно жить от счастья бытия”. Беседу вела Е. Константинова. — “Вопросы литературы”, 2004, № 3, май — июнь.
“Понял, что могу писать стихи в любой стране, если идет дождь и если мне никто не мешает. Словом, мне нужен дождь и одиночество. Моих американских знакомых моя любовь к дождливой погоде приводит в ярость. Для них дождь — начало всемирной катастрофы. Затем выпадет снег, и жизнь прекратится. <���…> Поэзия состоит из ремесла и из того, что каждый, работающий в ней, пытается и не умеет точно назвать. Вдохновение — почти неприличное слово. Нет, скорее редкое состояние духа… Вообще, почему люди говорят рифмованными строчками? Подозреваю, что это какая-то разновидность патологии...”
Читать дальше
