По убеждению японцев: написать стихотворение, которое нравилось бы всем — нетрудно, а написать такое, которое нравилось бы одному, — трудно. Но мы не японцы, да и томские “водолеи”, решившись на публикацию явно некоммерческого издания, ориентировались не только на узкий круг специалистов, но и на ту часть “читающей интеллигенции”, для которой русский серебряный век — ближайшее “наше все”. (Роман Тименчик именует их “любителями новой русской старины”.)
Разворот этот — от золотого века к серебряному — первой предсказала Анна Ахматова. Ее “очень зорко видящий глаз” разглядел признаки бума уже в середине шестидесятых: “За последние 20 лет произошло нечто удивительное, т. е. у нас на глазах происходит почти полный ренессанс 10-х годов. Этот странный процесс не кончился и сейчас. Послесталинская молодежь и зарубежные ученые слависты одинаково полны интереса к предреволюционным годам <...> Почти никто не забыт, почти все вспомнены. Все это я говорю в связи с моей поэмой, потому что, оставаясь поэмой исторической, она очень близка современному читателю, который втайне хочет побродить по Петербургу 1913, хочет сам узнать всех, кого он так любит (или не любит)”.
Странный процесс не кончился и сейчас4, хотя, конечно, видоизменился. Набирает популярность еще недавно маргинальный прикладной литературоведческий жанр — жанр развернутого комментария, настолько подробного, что в соединении с комментируемым текстом образует и еще один паражанр: мозаичного историко-филологического документального романа. Блистательными образцами такого жанрового симбиоза, на мой взгляд, могут служить комментарии Романа Тименчика к мемуарной книге Вл. Пяста “Встречи” (“Новое литературное обозрение”, 1997) и Татьяны Дудиной и Надежды Рейн к воспоминаниям кн. Сергея Щербатова “Художник в ушедшей России” (“Согласие”, 2000).
Наряду со специализацией (и углублением) интереса к действующим лицам литературы и искусства предреволюционных лет происходит и расширение его — за счет увеличения добровольческой армии просвещенных дилетантов, которым по-прежнему очень хочется побродить по Петербургу десятых годов. Группа эта не велика числом, последовательно-постоянна в культурных предпочтениях, но слишком уж затеоретизированные книги, где только про идеи и тексты и ничего про людей и страсти, хотя и покупает, но читает наискосок.
Е. И. Орлова противопоставляет свою работу “беллетризованному литературоведенью”, где “свободный полет фантазии исследователя выстраивает историю из жизни скорее, чем концепцию творчества, так что трудно бывает отделить действительно ценные биографические данные, новые введенные в обиход материалы от домыслов, не находящих фактического подтверждения”. В общем виде справедливо. Вот только где же разность-граница между плохим “беллетризованным литературоведеньем” и вполне хорошим (общепризнанным) “литературоведением фамильярным”? Термин, давным-давно предложенный Сергеем Бочаровым? (“Вопросы литературы”, 1977, № 2, “круглый стол” “Нужны ли в литературоведении гипотезы?”) А кроме того: домышлять, домыслить, по Далю: доходить размышленьем, своим умом, догадываться, а домысел — не только догадка, но и разумное заключенье... Отсюда и домысливатель — то есть угадчик и открыватель.
Алла МАРЧЕНКО.
Проективный философский словарь. Новые термины и понятия.
Под редакцией Г. Л. Тульчинского и М. Н. Эпштейна. СПб., “Алетейя”, 2003, 512 стр.
Еще каких-нибудь десять лет тому назад ничего не стоило встретить доктора филологических наук, искренне полагающего, что “Деррида” — что-то вроде синонима слова “абракадабра”. Сегодня “новые” имена западной филологии (давно уже переставшие быть новыми на Западе) освоены, но для большинства лучших представителей старой филологической школы такие явления, как постструктурализм или постмодернизм, по сути своей остались абракадаброй, бессодержательным “вывертом” современного сознания. Если говорить о нынешнем кризисе гуманитарных наук, то русская его особенность, пожалуй, состоит в том, что старшее поколение не желает замечать смены парадигмы, а младшее платит ему забвением накопленных навыков. Ситуация, в общем, весьма традиционная для истории культуры — тем интереснее нетрадиционные варианты выхода из нее. Думается, что один из таких вариантов заявлен авторами “Проективного философского словаря”.
Читать дальше
