В упомянутых мною Соединенных Штатах активно действует множество неправительственных организаций, берущих на себя защиту того или иного человека, попавшего в «смертный коридор». При этом обнародуются как мнения защитников, знавших ожидающего смерти заключенного совсем другим и в другом качестве (мнения родных, друзей), так и мнения родных жертвы (кстати, случаи отказа от государственной мести со стороны близких родственников жертвы не столь редки) и тех, кто жаждет этого наказания… Эти постоянные дискуссии поддерживают внимание общества к проблеме смертной казни, заставляя многих вновь и вновь искать личные аргументы «за» или «против».
В конечном итоге решение «за» или «против» смертной казни, касающееся жизни и смерти человека, должно быть максимально личным, персональным и ответственным…
Пространный эпилог
Моя, если угодно, личная утопия неприменения смертной казни строится на нескольких очевидных для меня аргументах. Я попытаюсь коротко сформулировать главные из них.
Такое преступление, как лишение человека жизни (а я рассматриваю только этот, претендующий на наибольшую обоснованность, «повод» назначить смертную казнь — но никак, скажем, не случаи «государственной измены» или, например, масштабного экономического преступления), с моей точки зрения, несоизмеримо вообще ни с какой мерой наказания. Несомненно, убийство (или варварское насилие) — это действие, которым субъект ставит себя вне человеческого сообщества. Однако это не означает, что сообщество должно отплатить ему «той же монетой». А если это происходит, то серия убийств себе подобных продолжается бесконечно. Для остановки этого каннибальского механизма человеку (обществу) дана надежда, что и существо, нарушившее главный закон человеческого сообщества, всегда имеет шанс покаяния и возврата. А если нет — тогда тюремная изоляция (коль скоро не осталось необитаемых островов).
Однажды в одной из своих работ замечательный норвежский криминолог Нильс Кристи позволил себе размышление, не понравившееся многим:
«После Второй мировой войны, недалеко от лагеря смерти в Биркенау, была воздвигнута виселица. Здесь вздернули коменданта лагеря. Вот этого я никогда не мог понять. Одна жизнь — и полтора миллиона жизней! Одна сломанная шея — и горы задушенных, умерших от голода или просто убитых в том лагере. Для меня эта казнь на виселице стала знаком унижения полутора миллионов жертв. Ценность жизней каждого из них оказалась лишь полуторамиллионной долей ценности жизни коменданта.
Ну а что еще можно было сделать? У меня нет иного ответа, кроме того, что, может быть, надо было устроить над ним процесс. День за днем выжившие заключенные рассказывали бы о том, что там происходило. Все жертвы смогли бы выразить свое отчаяние, гнев и жажду мщения. И комендант также высказал бы свое видение событий, свои соображения перед лицом жертв и судей.
Ну а судья, если бы он был свободным судьей, а не просто палачом, нанятым победителями, какое бы решение он принял в итоге?
Один из возможных вариантов — и я бы предпочел именно его: судья говорит этому коменданту лагеря: вы несомненно все это совершили. Вы руководили умерщвлением более миллиона людей. Вы виновны. Ваши деяния настолько аморальны, что превосходят все мыслимые преступления. Мы все это слышали. И пусть весь цивилизованный мир узнает о тех ужасных делах, которые вы совершили в этом ужасном месте. Больше сказать и сделать нечего. Идите с позором...»25
Если всерьез, то какая разница — циничное убийство многих или, скажем, одного человека? Логика здесь может быть той же (для сторонников возмездия), разве ценность жизни убитого равна ценности жизни убийцы? Разве это «равноценный размен»? Да и могут ли вообще быть «равноценными» две разные жизни? Все же Кант подошел к этой проблеме слишком арифметически…
Следующий мой аргумент. Мне действительно представляется, что убийство человека человеком (ставшее сегодня столь обыденным) представляет собой настоящую загадку для исследователя, а не предмет автоматической «симметричной» реакции власти. Давая государству молчаливую санкцию на убийство убийцы, позволяя себе самое простое из возможных решений, мы откладываем возможное понимание. А ведь недавнюю историю сознательного, планомерного, технически продуманного уничтожения миллионов в концентрационных лагерях — эту многократно усиленную проблему убийства себе подобного мы лишь начали продумывать (Адорно, Арендт, Примо Леви, Шаламов, Хайдеггер последних лет, Тодоров, Мильграм, Имре Кертес… — первые пришедшие на ум имена)…
Читать дальше
