Не станем с порога опровергать слова известного критика, а лучше сами попробуем понять художественный мир “чеченских” романов Александра Проханова, оценить его героев.
“Чеченский блюз” — история новогоднего штурма Грозного в начале Первой чеченской. Капитан Кудрявцев, командир танковой роты Майкопской бригады, почти полностью уничтоженной гранатометчиками Дудаева, чудом остался жив. Он собирает выживших после бойни на привокзальной площади солдат и занимает опустевший дом, превращая его в укрепленный пункт.
Кудрявцев и пятеро солдат стремятся не героически умереть, а отсидеться в заброшенном здании, не привлекая к себе внимания, но когда чеченцы их атакуют, отряд Кудрявцева принимает бой. Героическая оборона и составляет сюжетное ядро романа. Нормальная военная история: долг сильнее страха смерти — Кудрявцев выполняет приказ, отданный еще до вступления в город,-— закрепиться на окраине и ждать помощи морпехов.
Кудрявцев и его товарищи — Таракан, Крутой, Ноздря, Чиж и Филя — вовсе не рождены солдатами. Каждого автор заставляет вспомнить о счастье мирного времени. Ужасу войны противопоставлена гармония мирной жизни. Война не их мир, не их стихия. Люди на войне, они могут преодолеть страх, исполнить свой долг, много часов отбивать атаки превосходящего противника, но не в этом заключен смысл их существования.
На первый взгляд герои другого “чеченского” романа Проханова — “Идущие в ночи” — более соответствуют образу человека войны. Отец и сын Пушковы — потомственные военные. Отец служит начальником разведки группировки войск, штурмующей Грозный (это уже Вторая чеченская). Сын командует одной из штурмовых групп. Пушковы — не трусливые и разложившиеся “гады”, а умелые и храбрые офицеры, пришедшие на чеченскую войну как будто со страниц романов о Великой Отечественной.
Но и Пушковым война чужеродна: “Война — это дурь”, — говорит сыну старший Пушков. Непонятный, непредсказуемый, враждебный мир, где приходится полагаться не на расчет, а на удачу.
Клык, сильный и умелый пулеметчик из взвода младшего Пушкова, как будто хорошо приспособлен к войне, но и он оказывается всего лишь мобилизованным крестьянским сыном (внуком?), который и воюет по-крестьянски: “Клык распарывал пулеметом бородатого набегавшего чеченца. <���…> крестьянским движением подсаживал его на вилах <...> как тяжелую сырую копну”. Его товарищ Звонарев — мученик за веру и Отечество, но никак не человек войны. Даже спецназовец Коровко, образец крепости и силы, мечтает после войны стать экскурсоводом в Музее искусств (впрочем, это отнесем к своеобразному “юмору” Проханова).
Русские солдаты и офицеры в романах Проханова почти всегда “люди на войне”, которые “всего лишь” исполняют свой долг. Они временно, вынужденно забросили мирные занятия.
Сложнее с чеченцами. Образ врага в “Чеченском блюзе” достаточно прост: чеченцы там видны только сквозь прицел автомата. Враги. Длинноволосый красавец Исмаил, похожий на романтического героя, конечно, отличается от неуклюжего “профессора”, нерасторопности которого Кудрявцев обязан жизнью. Но в большинстве своем они сливаются в образ некоего единого злобного существа. Чеченцев, преследовавших Кудрявцева, Проханов уподобляет “стае черных низкорослых собак”. Автор “Блюза” не стремился понять чужую правду.
“Идущие в ночи” создают уже совершенно иной образ чеченца. Оказывается, у врага есть своя правда. Проханов старается смотреть на войну то глазами Пушкова, то глазами Басаева. “Вжиться” в чеченскую душу удалось до такой степени, что страстные русофобские монологи героев-чеченцев, по замечанию Льва Данилкина, можно выкладывать на сайтах сепаратистов. Но “крупным планом” в романе показаны только два чеченца — начальник разведки Адам и Шамиль Басаев. Омерзительный Адам, похожий на шимпанзе, пропитанный “кислым, кровавым запахом смерти, как содранная, кинутая в дубильную кадку шкура”, перерезает горло Звонареву. Это не воин, а палач.
Басаев — воин. Исторический Шамиль Басаев, очевидно, был идеальным полевым командиром, образцом “человека войны” — умелого, безжалостного, высокопрофессионального убийцы, начисто утратившего самую память о рыцарственном отношении к врагу. Но Басаев Проханова — дело другое. “Воплощение вековечной неукротимой стихии <...> яростной, враждебной и злой”,
он сохранил в душе память о мирной жизни в довоенном Грозном, где были “цветущие клумбы с узорами восточных ковров” и “цветные лотки с толстыми разомлевшими продавщицами, где продавались сладкая вода, сливочное мороженое, и он, мальчик, разворачивал серебряную обертку, погружал губы, язык, стонущие от холода зубы в душистую млечную сладость”.
Читать дальше
