Это поразительно, удивительно, что под коммунистами и в эмиграции мне ни разу даже не пришло в голову, что в случае смены режима сначала понабежит, а потом вылупится, подрастет и расправит крылышки такая шушера, что русская культура окончательно пойдет на ущерб. А остальные, еще понимающие и помнящие, что такое культурное служение, начнут коллаборировать с этой данностью, а то и заплетающимися ногами поспешать за происходящим. Хорошо, что мне удается последние годы прожить в Европе: во-первых, с птичьего полета поглядеть на отечественных носорогов. А во-вторых, “пересечь” и здешние культурные каракумы.
Только в результате личных общений 90-х годов я понял феномен коллаборантства как такового (например, коллаборантства русской интеллигенции, линявшей — в советскую в 20 — 30-е годы). На моих глазах в самые сжатые сроки менялись люди — даже внешне; менялись их приоритеты, вкусы и убеждения.
19 июня, четверг.
С Еленой Тахо-Годи в Амьене. Сидели под ресторанным тентом и сначала сквозь слабый, а потом припустивший дождь бросали хлеб подплывшему лебедю.
— Он такой царственный и красивый, что сам должен был бы нас кормить, а не мы его, — заметил я.
Собор; фрагмент черепа Иоанна Предтечи.
Потом — в Auvers-sur-Oise на могиле Винсента и Тео Ван-Гогов. Дождь уже совсем слабый — и при солнце блестели вместо надгробий листья — здешней жимолости ? вьюна?
Замечательная фраза в письме Вс. Иванова — Горькому (1927 г.):
“Внутренняя насыщенность моя такова, что я даже не имею друзей”
(Н. М., 2008, № 3).
20 июня, 9 утра.
Приснилось: затруханный, но опрятный мужичок катит тачку и красиво насвистывает романс из “Любовников Марии” (Анд. Кончаловского). А я удивляюсь: какая культура. Очень эту песню люблю.
22 июня, 23 часа, воскресенье.
Сейчас вернулись из Нормандии. Вчера вечером в Этрета; возвращались уже в половине второго ночи. Яркая луна за ребристо-протяженными фактурными облаками.
Ла-Манш с его приливами и отливами — Солярис, по своим законам планомерно живущий сознательный организм.
В третий раз за четверть века читаю письма Леонтьева — Розанову (OPI, London, 1981). Впервые брал еще, кажется, у Димы Борисова. Потом перечитал в эмиграции. Сейчас книга стала редкостью, и имковский продавец Алик нашел мне ее за 50 евро. Любимая моя книга (несмотря на антимонашеские розановские штучки). Как про себя читаю: “…что значит для писателя , и урожденного, с призванием, — почти не быть даже и читаемым!”
И еще Розанов не прав в своих комментариях: жажда влияния, жажда отклика — вовсе не есть жажда успеха (тщеславие); а Розанов все время путает тут божий дар с яичницей: “Леонтьев, во-первых, имел право на огромное влияние и, вероятно, первые годы, не сомневаясь, ждал его, а потом с каждым годом всё мучительнее желал — и тоже ждал . Может быть, в истории литературы это было единственное по напряженности ожидание успеха ”. Можно подумать, что “ожидание успеха” у Леонтьева — суть жажда славы. Убежден, не она руководила Леонтьевым. Он — очень по-русски — хотел влияния ради служения: обществу и России.
А вот это очень хорошо: “Но человеческое достоинство мы должны оценивать не по судьбе, а по залогам души”.
23 июня .
Терпеть не могу новодельные витражи (особенно в соседстве со старыми; например, Амьен). Издали сразу и не поймешь: красное, синее, все блестит — не отличить. Но подойдя и вглядевшись, гигантскую видишь разницу: и красный, и синий неблагородных, ядовитых оттенков, фигурки механистичные, топорные, без духовности. Насколько честней и деликатней просто затягивать утраты тонированным — без претензий — стеклом! Конечно, эффект “сплошных” витражей уходит, зато никакой подделки.
Почему-то именно у евразийцев (даже и у культурных) особенно дурной вкус. То, что воздвиг Лев Гумилев на ахматовской могиле, — верное тому подтверждение. Или вот это: “Место Трубецкого в истории евразийского движения центрально. Когда это течение утвердится в качестве доминирующей идеологии Российской Государственности (а это обязательно рано или поздно произойдет), первым, кому воздвигнут памятник, будет именно он — князь Николай Сергеевич Трубецкой. Главный монумент на грядущей, утопающей в роскошной листве и залитой чистейшими струями серебряных фонтанов, великой „площади Евразии”, как непременно назовут центральную площадь возрожденной России”. Бр-р-р. Стиль изложения, достойный “проекта” — А. Дугин о Трубецком. (Трубецкой Н. “Наследие Чингисхана”, М., 1999. Составители А. Дугин, Д. Тараторин.) Какой-то Фердыщенко в минуту своих мечтаний.
Читать дальше
