Монсеньор Лефевр полагает, что “гибель земного царства Господа нашего
Иисуса Христа” — следствие религиозной свободы Второго Ватиканского Собора. “Естественным приложением принятых Собором документов стало упразднение католических государств <...>” В исторической реальности католические государства перестали существовать в XX веке до Второго Ватиканского Собора. Надо полагать, русское издание книги архиепископа Марселя Лефевра адресовано читателям, которые знакомы, пусть и в разной мере, с духовной традицией Православия (через русскую литературу и русскую религиозную философию XIX — XX веков). А в ней сложились иные понятия о земном Царстве Иисуса Христа, о вере и свободе человеческой личности. О том, что земное царство Христа — “не от мира сего”, хотя пребывает в мире. Для Православия — это Церковь. Если мы верим, что по обетованию Христа “врата ада не одолеют Ее”, то никаким “либералам” и “масонам” с этим не справиться. “Дух Средневековья” не возродить, “благотворное принуждение” не удержит веры, но подвиг христианской святости во все времена являл миру истинную свободу человеческого духа.
Думается, образ рыцаря в XX веке больше пристал не архиепископу Марселю Лефевру, а канонизированному Ватиканом св. Максимилиану Кольбе, католическому священнику, который умолял Папу Пия XII (заключившего конкордат с Гитлером) защитить немецких католиков-евреев. Получив отказ, патер Кольбе потребовал у светской власти отправить его в концлагерь вместе с паствой, по дороге он скончался якобы от внезапной болезни. (Эти события стали сюжетом пьесы Рольфа Хоххута “Наместник”.) Надеюсь, что сегодняшнее поколение католиков не забыло имени своего “доброго пастыря”, рыцаря без страха и упрека.
Юлия УШАКОВА
Воронеж
1 См.: Болотов В. В. Лекции по истории древней Церкви, 1913, т. 3.
СПб., стр. 281 — 283.
2 “Второй Ватиканский Собор. Конституции, Декреты, Декларации”. Брюссель, 1992. Догматическое постановление о Церкви — гл. III, cтр. 22.
3 См.: “Катехизис католической Церкви”. Русский перевод издательства “Рудомино” при Всероссийской государственной библиотеке иностранной литературы.
М., 1996. Глава вторая. Человеческое сообщество, стр. 437 — 458.
КИНООБОЗРЕНИЕ НАТАЛЬИ СИРИВЛИ
“ЮРЬЕВ ДЕНЬ”
"Юрьев день” Кирилла Серебренникова по сценарию Юрия Арабова — самый ожидаемый российский фильм 2008 года и самый главный… облом. Облом в том смысле, что картина решительно не поддается внятной интерпретации. Обломай ты хоть все ногти и зубы — не ухватишь и не раскусишь. Простому зрителю до этого дела нет. Он без “Юрьева дня” сто лет проживет. А специалистам и немногим сочувствующим все-таки любопытно: что же произошло?
Почему самый модный и продвинутый театральный и кинорежиссер вкупе с самым глубоким и авторитетным артхаусным сценаристом, снимая фильм на вечную тему — о судьбах России, — произвели в итоге ТАКОЕ?
Тут надо иметь в виду, что Юрий Арабов в первую очередь конечно же не сценарист, а поэт. И “Юрьев день” — кино поэтическое. Я бы не стала называть его притчей. Тут с жанром сложнее. Но, пускаясь в это художественное приключение (“Приключение” Антониони, кстати, — один из явных источников фабулы), необходимо заранее отдавать себе отчет, что никакого отношения к так называемой правде жизни показанное в кино не имеет. Все, что мы видим, — сугубо поэтическая реальность, сложная вязь тропов, аллюзий, ассоциаций и чистых аттракционов, — пространство языковой игры.
Примерно так же, кстати, был устроен недавний фильм Ильи Хржановского “4” по сценарию В. Сорокина1. С виду — наша несчастная Родина: идиотизм деревенской жизни, старухи, избы, навоз… По сути — набор абсолютно искусственных, подчеркнуто парадоксальных сюжетных ходов, подчиняющийся магистральному закону сорокинской прозы — изгнанию смысла из любых речевых конструкций. Фильм “4” стал своего рода кинематографическим манифестом сорокинского концептуализма. “Юрьев день”, похоже, воплощает принципы иного, параллельного направления в отечественном постмодернизме — метареализма.
Метареализм, напомню, — поэтическое течение 70 — 90-х годов, объединявшее поэтов И. Жданова, А. Парщикова, А. Еременко, В. Аристова и других. К ним же примыкал как поэт и Юрий Арабов. Метареалисты позиционировали себя как некую возвышенную альтернативу веселым и циничным игрищам концептуалистов со словесной шелухой маразмирующего совка. Там, где их оппоненты демонстрировали распад и отсутствие смысла, метареалисты пытались увидеть недопроявленную, потенциальную полноту смыслов и связь всего со всем: возвышенного и низменного, сакрального и подножного, субъективного и объективного, словесного и телесного… Их излюбленный троп — метабола, которая, в отличие от метафоры, — не просто перенос признака, но манифестация онтологической, неразрывной связи сопоставляемых явлений. Их излюбленный сюжетный ход — превращение, метаморфоза.
Читать дальше
