Мне кажется, что одна эта история подтверждает слова Молодякова о желательности академического издания «Молодой поэзии» – в формате «Литературных памятников», с приложением биографий участников, переписки современников и иных сопутствующих материалов.
«Е с л и ч у д о в о о б щ е в о з м о ж н о з а г р а н и ц е й…» Эпоха 1950-х гг. в переписке русских литераторов-эмигрантов. Составление, предисловие и примечания О. А. Коростелева. М., «Русский путь», 2008, 816 стр.
1950-е годы – период для эмиграции если не post-mortem, то уж точно pre-mortem. Время бури и натиска давно миновало, вера в свою миссию почти иссякла, к первой волне присоединилась вторая, но чаемого обновления это не принесло.
Встреча двух волн – один из центральных сюжетов сборника, подготовленного Олегом Коростелевым. Главные герои книги, Георгий Адамович и Владимир Марков, – ключевые фигуры соответственно русского Парижа 1920 - 1930-х годов и русской Америки 1950 - 1960-х. Том состоит из девяти эпистолярных корпусов, восемь из которых уже публиковались в различных изданиях (в альманахах «Минувшее» и «Диаспора», в «Литературоведческом журнале»). Впервые печатаются лишь адресованные Маркову письма Эммануила Райса. Впрочем, они охватывают без малого четверть века (1955 - 1978) и занимают в книге почти 150 страниц.
Фамилия Райса время от времени мелькает в исследованиях, посвященных эмигрантской литературе, однако никакого цельного свода биографических сведений о нем не существует. Между тем, как явствует из предваряющего публикацию очерка Коростелева, фигурой он был если не крупной, то уж во всяком случае занятной. Уроженец Хотина, он в 1934 году перебрался из Румынии в Париж, выучил 15 языков, побывал последовательно (а иногда и одновременно) евразийцем, коммунистом, масоном, буддистом, ортодоксальным иудеем, членом Народно-трудового союза…
Самый известный его труд – французская антология русской поэзии от XVIII века до современности, и переписка с Марковым, по крайней мере поначалу, вращается по преимуществу вокруг отбора стихов и споров о сравнительной ценности тех или иных имен. В литературе Райс был таким же увлекающимся эклектиком и парадоксалистом, как в политических пристрастиях и религиозных предпочтениях. Он хвалил Федора Глинку и ругал Баратынского, возлагал надежды на Асадова и Матусовского и с восторгом рассказывал своему корреспонденту о прочно забытых Дрентельне и Шестакове. Впрочем, причуды вкуса не мешают Райсу то и дело формулировать мысли точные и небанальные: «Не потому ли угнетение поэзии большевиками так катастрофично, что они запретили, выключили смерть, б. м., основную канву всякой настоящей поэзии, без которой она как бы теряет свое третье измерение?»
Письма Райса пестрят самыми разными именами, от хрестоматийных до совершенно неизвестных. Это, разумеется, делает ее весьма сложной для комментирования – тем более впечатляет работа, проделанная Коростелевым. При внимательном чтении здесь, как и в любом комментарии, можно обнаружить отдельные лакуны, но их очень немного. Так, упомянутый в письме от 17 сентября 1962 года Ягодич – это венский профессор, ученик Николая Трубецкого Рудольф Ягодич (1892 - 1976). Или вот фраза: «Ведь и американцы долго не знали Мельвилля, англичане Донна и Беддеза, немцы Гельдерлина и т.д.». Если с Донном и Гельдерлином все ясно, а офранцуженного Мельвилля читатель вполне сумеет превратить в Германа Мелвилла самостоятельно, то помочь ему опознать в таинственном Беддезе Томаса Лоуэлла Беддоуза (1803 — 1849), практически неизвестного в России автора трагедии «Death’s Jest-Book», все же следовало бы.
Наконец, о самом актуальном в этих письмах – так сказать, на заметку поэтам и критикам. В свои первые эмигрантские годы Марков активно выступал как поэт и даже выпустил два стихотворных сборника, вполне тепло встреченных эмигрантской прессой. Однако это не помешало Райсу (чрезвычайно, замечу, дорожившему регулярным эпистолярным общением с Марковым) несколько писем посвятить развернутому и крайне жесткому разбору стихов своего корреспондента: «Все это мало утешительно. <���…> Советская (1)эпоха(2) наложила на Вас свою неблагодатную печать, видно, что и Вам не удалось отделаться от твардовщины, увы. <���…> Сила Ваша не в стихах, а в литературной критике». И что же? Марков, вместо того чтобы прервать переписку и утешиться в кругу поклонников, через некоторое время действительно оставляет занятия поэзией и сосредотачивается на филологии (разумеется, не факт, что решающую роль в этом сыграла критика со стороны Райса). А с Райсом общается еще много лет.
Читать дальше
