В связи с песенностью я очень люблю свидетельство поэта и литературоведа Эдуарда Бабаева о том, как один солдатик отреагировал на публичное чтение Анны Ахматовой в прифронтовом госпитале: “Сестра приходила, песни рассказывала…” Хорошо, что Инна Львовна включила в “Одинокий дар” и лучшие стихи 60-х годов, и “Госпиталь лицевого ранения”, и замечательную, еще ждущую равноценного анализа двухчастную мистическую поэму “Ступени”, появлению которой способствовал подарок в виде телефонной книжки и шутливое предложение — написать по стихотворению на каждую букву.
Мне равно дороги замечания о ее поэзии Юрия Кублановского, когда-то интересно сравнившего некоторую “дневниковость” поэзии Инны Лиснянской с творческой психологией Эмили Дикинсон (“в небольшие лирические объемы укладывается — пропущенное сквозь душу — „трансцендентное”: „Кого бы я ни любила — / Я любила себя, / Кого бы ни хоронила — / Я хоронила себя. / Кого бы я ни жалела — / Я жалела себя <...> И если вдуматься в это, / Весь мир — это я сама””), и тонкие размышления о ее стихах Семена Липкина. В эссе “Дни нашей жизни” (1986) Липкин пишет о том, что поэтическая родословная Лиснянской тянется, как ему кажется, и от тех французских поэтов, которых принято называть “прбоклятыми”: “от них ее „вдохновение и усталость”, вера в Бога и неверие в себя, афористичность ее печали и противоречивость ее афористичности”. В этой цитате важны все слова, тут все — правда.
Дневниковое ощущение от ее стихов относительно, потому что автопортретность ее лирики достаточно условна. Между ней и ее героиней, наверное, примерно такое же расстояние, как между матерью и дочерью или между родными сестрами. Родные, но ведь не одно и то же. Что, впрочем, не отменяет, а усугубляет естественность ее письма, то, о чем просто и внятно сказал Солженицын (“…писать как дышится. Вот и весь ее метод. <���…> Ни швов, ни тени усилий — верная традиция русского стихосложения”).
Лиснянская знает, кого, какую женщину она доозвучивает и домысливает.
Впрочем, откуда что берется? — она и в стихах это недавно обронила. “Надо только помнить, что мысль и чувство, а не замысловатость и рефлексия оставляют для читателя тайну” — тоже ее слова.
Не думая специально о читателе, Лиснянская пишет стихи как письма самой себе, где пытается “разобраться в бытии и его предмете, в сознании и подсознании”. И ее последняя по времени выхода книга — “Без тебя”, плач-поминание, реквием по ушедшему спутнику жизни — тоже начиналась с писем ему, обычных, повествовательных посланий куда-то туда, чтобы хоть как-то отвлечь, заглушить незаглушаемое. Тут и пошли стихи. Кажется, в русской поэзии подобного еще не было: книга-реквием родилась за несколько месяцев, оказавшихся отдельной жизнью. Жена — о муже, поэт — о поэте, возлюбленная — о возлюбленном. Головокружительный роман в письмах, где домашняя интонация сравнялась с надмирной, а красота и энергия стиха таковы, что кажется, еще чуть-чуть — и смерть будет заговорена.
“Без тебя” — это, на мой взгляд, еще и новое свидетельство о таинственном пространстве поэтической книги. Шесть десятков стихотворений вместили в себя год жизни с его интонационными переменами в осмыслении горя, снами наяву, снами во сне, отчаянием и пустотой — и воплотили в себе “тепло жизни и свет любви”. И. Л. надеется, что, несмотря на великую скорбь этих стихотворных писем, читатель почувствует и очистительное тепло, и отраженный свет.
Хочется верить, — еще мы увидим оттуда,
Что трясогузка цела и черемуха хладно бела,
Что на серебреники не польстился Иуда
И на поправку пошли на земле дела.
Л. К. Чуковская, которая понимала поэзию как никто, в свои последние годы особенно часто читала именно стихи Инны Лиснянской. Сила ее поэтического голоса будет только возрастать, — такое мнение о стихах И. Л. я услышал от Л. К. в самом начале 90-х годов прошлого века.
Юрий Кублановский. В световом году. М., “Русский путь”, 2003, 276 стр.
В книгу вошли стихи (не считая последней новомирской подборки в № 5), написанные после возвращения Кублановского из политической эмиграции.
“…Я поспешил вернуться / не для того, чтоб как / следует оттянуться, / с воли в родной барак, / а заплатить по смете / и повидать родных. / Старый паром по Лете / ходит без выходных”. Это один из семи “Автобиографических фрагментов”, написанный, что называется, в режиме прямого высказывания.
Читать дальше
