— Это тебе. — Я решительно положил апельсин на подоконник. — Только он холодный, мама сейчас принесла.
— Спасибо. — Девочка взяла апельсин и, как птенца, стала греть его в ладонях. — Тебя как зовут?
— Алексей, — сказал я по-взрослому.
Она чему-то обрадовалась и еле приметно улыбнулась.
— А тебя?— спросил я.
— Санечка.
— Ты кого-то ждешь? — Я кивнул на окно.
— Нет, — вздохнула Санечка, — там просто красиво.
Я приник к глазку и увидел, как спешат люди, мелькают машины, а на другой стороне улицы в витрине магазина “Подарки” стоит Дед Мороз с мешком и над ним мигает гирлянда маленьких разноцветных лампочек, похожих на светлячков.
Потом я уступил место Санечке, и она стала смотреть.
— Кто-то шабаркается, — сказала Санечка, прижавшись лбом к стеклу. — Слышишь?
— Слышу. Это дворник.
Глазок быстро зарастал инеем, и я дышал на него, старался расчистить, прижимая к стеклу то указательный, то большой палец.
— К тебе, наверное, завтра придут? — спросил я Санечку.
— Нет, не придут...
Санечка заморгала и снова отвернулась к окну:
— Когда меня вылечат, за мной дедушка приедет. Мы далеко живем, туда надо поездом ехать. А после от станции — автобусом. И еще пешком...
Мне захотелось утешить Санечку, и я бодро сказал:
— А я люблю поездом, особенно на второй полке.
— И я люблю...
— А как твоя станция называется?
— Вожега...
— Да ну! Я каждое лето твою станцию проезжаю! Два раза проезжаю! Туда еду и обратно еду... На каникулы.
Мы стали вспоминать, какие еще станции есть по дороге. Я вспомнил станцию Никола-Палома, а Санечка вспомнила Шушкодом и Бурундучиху.
— А ну-ка по палатам! Шагом марш!.. — Дежурная сестра нависла над нами, как туча.
Санечка убежала в конец коридора, где была девчоночья палата. Я ушел нарочито медленно, хлопая великоватыми мне шлепанцами.
Мне было очень тепло в груди и хорошо, и я сразу понял, что это мне не приснилось — я и правда видел Санечку вот этим летом, в августе, когда наш поезд на десять минут остановился на станции Вожега и мой сосед по купе купил у старенького дедушки банку черники. Рядом с дедушкой была большая корзина и девочка, которая держала в руках бумажные кулечки. Я все это видел из окна вагона.
Сам я обещал маме нигде и ни в коем случае не выходить из поезда. Провожая меня, мама напомнила: “Чтобы не повторилась история с тетей Томой”. Ну, я-то хорошо помнил эту историю, когда тетя Тома ехала из Сибири на Украину и отстала от поезда. И хорошо, что она отстала в нашем городе. Пришла пешком с вокзала в одних тапочках и халате.
Я повторял про себя горячее слово Вожега . И мне так ясно представилось, как мы едем с Санечкой в поезде, сидим на верхней полке, болтая ногами, а потом слезаем вниз, и нам приносят чай, и ложки позвякивают в стаканах. А после мы выходим на станции Вожега, и нас встречает Санечкин дедушка Иван Матвеевич, сажает нас в сани. Большая лошадь трогает, и мы летим куда-то в темноте, и видно, как внизу проплывают огни больших городов. И даже можно рассмотреть, как на горке копошится наш второй класс. Все наши ребята как горох катятся вниз на лыжах, санках, дощечках и фанерках.
На другой день мама сказала:
— Я уговорила врача выписать тебя пораньше. Все-таки Новый год на носу. Папа завтра из командировки вернется. Долечимся дома...
— Папа! — воскликнул я, но тут же насупился.
— Ты что — не рад? — удивилась мама.
— Рад...
Мама поцеловала меня в лоб:
— Ты чего-то горячий...
Я прижался к маме и вдруг заревел как маленький:
— Санечка... Одна останется... У нее дедушка далеко... Ее не отпустят... Понимаешь?..
— Какой Санечка? Кого не отпустят? Ничего не понимаю... Что с тобой, зайчик?..
Зайчиком мама называла меня, когда я был дошкольником. А теперь только зайцем. Оттого, что она вспомнила мое детское имя, я еще сильнее заплакал:
— Санечка — это она... Санечка... Она хорошая...
— Ну что ты, малыш... Я тоже сейчас заплачу... Вон погляди, — зашептала мама, — на тебя девочка смотрит.
Я мгновенно вытер слезы рукавом пижамы и оглянулся. На лестнице, держась за перила, стояла Санечка.
— Вот она — Санечка... — пробормотал я.
Через несколько минут мама сидела в кабинете главного врача. Главный врач, крепкий мужчина с обветренным лицом лыжника, недовольно слушал маму и листал толстую, как “Таинственный остров”, историю болезни. Потом он неожиданно захлопнул ее:
Читать дальше
