Поручили ученым выяснить — проверить на белых мышах.
Через месяц звонят, говорят: приезжайте, выяснили.
Приезжают: Герек, Ярошевич...
Смотрят — два ящика. И там, и там — мыши. Но в одном — бегают, а во втором — лапками кверху.
— Вы что, — спрашивает Герек, — этих кормили, а этих нет?
— Совершенно одинаковый рацион.
— Может, с воздухом что?
— Один и тот же воздух.
— Температура?
— Везде двадцать градусов.
— Почему же эти бегают, а эти…
— Тем, которые уже не бегают, каждый день по два раза кота показывали.
Легнице.
Столица польской меди. И — группы наших войск.
Странно: идешь по польскому городу, видишь польские костелы, дома, польские вывески, и вдруг — по-русски: “Военная книга”.
Как в Чите.
Ура! Или — черт побери? В Варшаву пожаловал Алексеев.
Я опасался, не сорвусь ли в роли адъютанта. Она мне — как серпом…
Обошлось: Главный особо не загружал.
Я сопровождал его по кабинетам и даже переводчиком бывал.
Всюду Алексеев непременно задавал один вопрос. Видно, в Москве посоветовали.
— Насколько опасны ваши диссиденты?
— Что вы, пан-товарищ! — весело отвечали ему. — Какая опасность! Сколько их? Ну, сто, двести. О чем вы говорите? Мы их потому и не трогаем. Иногда задерживаем и… выпускаем. Чтоб на Западе не шумели.
Лето началось со скандальчика. А он — с чего? Правильно: в корпункте затрезвонил телефон.
Иногда мне кажется, что флюиды, излучаемые человеком на другом конце провода, предопределяют тональность звонка: то воркует, то заливается в нетерпении, то бьет в набат.
На этот раз из трубки рвалось раздражение.
— Дупак говорит, — услышал я и приглушенно хохотнул.
— Чему вы смеетесь?
— Извините, это не к вам.
Не объяснять же, что с такой фамилией в Польшу лучше не заворачивать. “Дупа” означает место пониже спины. Употребляется с великим удовольствием и звучит в самых замысловатых комбинациях.
Гражданин с рискованной фамилией брал быка за рога:
— Юрий Петрович спрашивает, где наши журналисты.
— Какой Юрий Петрович?
— Вы корреспондент или нет? Не знаете, что в Варшаву “Таганка” приехала?
— Конечно, конечно. — Я сообразил, что речь о Любимове.
— Я директор театра, а Юрий Петрович интересуется, почему наши журналисты не приходят на спектакли, не берут интервью.
— Извините, но почему вы об этом меня спрашиваете?
— Вы же парторг журналистов!
— Не понял. Вы хотите, чтобы я по партийной линии обязал коллег являться на спектакли?
Гастроли “Таганки” ажиотажа не вызвали.
После своих режиссеров-затейников авангард Любимова показался полякам наивным.
Без привычного аншлага Маэстро занервничал.
Высоцкий хворал в Париже. Любимов уговорил его приехать.
“Гамлета” сыграли при полном аншлаге.
Зрители были в восторге.
Оксанка кричала “браво”.
Высоцкий бессчетно выходил с поклонами.
Я впервые видел его так близко.
Подумал: “Какое измученное лицо!”
БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?
Высоцкому оставалось чуть больше месяца.
Хотя — с какой стороны смотреть…
Тягостные сцены в мясном магазине, который называют “дипломатическим”. Там отовариваются работающие в Варшаве иностранцы.
В обычных магазинах с мясом, колбасой — перебои. Выбросят — тут же очереди.
В “дипломатическом” — глаза разбегаются: шинка, вырезка, карбонад, ветчина, корейка, охотничьи колбаски.
Впускают строго по пропускам.
Бывает, кто-нибудь из “аборигенов” пытается проникнуть. Давка у двери, крики.
Выходишь с набитой сумкой — на тебя смотрят так, как будто ты не купил, а украл.
Вчера у входа меня остановила старушка.
— Пан сюда? — спрашивает.
Так и не стал я похожим на иностранца.
— Проше пана, у меня внук заболел. Не купите полкило телятины?
— Может, еще что-нибудь?
Испугалась:
— Нет-нет, только телятины. Полкило...
С 1 июля повысили цены на мясные продукты.
В воздухе пахнет грозой.
Газеты молчат. Ходят слухи, что пошла волна забастовок.
В конце июля я, как и все варшавские “совки”, навострился в отпуск.
— Уезжаешь? В такое время! — удивляется прилипчивый Бернар. — Ведь забастовки!
Читать дальше
