Наталья Воронцова-Юрьева. Башкирцева. Секреты Василия Розанова. — “Топос”, 2007, 11 и 13 сентября .
“Так почему же Розанову было так важно подчеркнуть фактически творческую никчемность [Марии] Башкирцевой?”
Герман Гецевич. Эхохолина, или Антикентавр в рубашке наизнанку. — “НГ Ex libris”, 2007, № 34, 20 сентября.
“Однажды на вечере, посвященном Парижу, который проходил в Библиотеке имени Ленина в начале 90-х, [Игорь] Холин прочитал стихи в стиле „лианозовского баракко”. Он выступал первым и был явно не в теме. Так уж распорядился ведущий. Публика начала свистеть, возмущаться, топать ногами и выкрикивать с места реплики типа: „Довольно чернухи! Прекратите лить грязь! Этот вечер посвящен Парижу!” Выступление было явно провальным. Я с болью смотрел на пожилого человека, моего друга, которому даже не дали дочитать текст до конца. Он уходил со сцены под улюлюканье невежественной публики. Я выбежал из зала, чтобы морально поддержать Игоря Сергеевича, и застал его уже в дверях. Уходя, он обернулся и с грустной улыбкой сказал: „Вот увидите, Герман, из всего вечера запомнится только мое выступление!””
Евгений Головин. Тринадцатый апостол. — “Завтра”, 2007, № 37, 12 сентября .
“Возможно, наши попытки отыскать в поэме [„Облако в штанах”] логику, тематику и какую-нибудь взаимосвязь совершенно бесполезны. Возможно, эти детали, необходимые с нашей точки зрения (читательской? обывательской?), не более чем пена, принесенная вербальной стихией. Несколько эффектных определений, рифм, метафор… и поэт отдал инициативу словам. Язык так хорошо устроен, что поэт зачастую не чувствует необходимости вмешивать свою конструктивную мысль в естественное течение стихотворных строк. Уступая инициативу словам, он с любопытством наблюдает результат, не испытывая ни горечи, ни удовлетворения от воплощения идеи или наставления. Вполне вероятно, что Маяковский удивился, прочитав нейтральный, гротескный, грандиозный финал своей поэмы <���…>”.
Евгений Гришковец. Люди читают и... правильно делают. Беседу вел Дмитрий Быков. — “Собеседник”, 2007, № 35, 10 сентября .
“<���…> скажу не только о литературе, а и о кино, и о некоторой части театров: появилась новая бесконфликтность. В конце сороковых теория бесконфликтности сводилась к тому, что проблемы исчезли: осталась одна борьба хорошего с лучшим. Сегодня появился целый жанр фильмов — в особенности молодежных, — в которых все довольны. И книги такие есть, в них ничего не происходит, кроме периодической радостной траты очень больших денег. Эта новая беззаботность, новая розовость опасней любой чернухи. Вообще о счастливых людях рассказывать гораздо трудней, чем о несчастных. Да и быть счастливым трудней, чем несчастным”.
Александр Гуров (депутат Государственной Думы). Кто и зачем навязывает миру “русский фашизм”? — “Российская Федерация сегодня”, 2007, № 18 .
“<���…> в свое время во ВНИИ МВД мы специально занимались изучением вопроса „русского фашизма” и не нашли серьезного научного подтверждения. А вот данные МВД России 2006 года свидетельствуют, что иностранными гражданами и лицами без гражданства на территории нашей страны совершено 53 тысячи преступлений против россиян. Из них гражданами государств — участников СНГ — порядка 47,5 тысячи. В то время как против иностранных граждан — 15,5 тысячи. <���…> Иностранцы совершают против россиян в три с лишним раза больше преступлений, чем россияне против приезжих”.
“<���…> в России действуют более 150 преступных международных группировок”.
Борис Дубин. Сегодня нет границы между гламурным чтением, проблемной литературой и социальной критикой. Важно лишь — модная книга или нет. — “The New Times” (“Новое время”), 2007, № 31, 10 сентября .
Среди прочего: “Мы можем встретить гомосексуального героя на самых разных литературных „этажах”. Раньше это было достоянием поисковой словесности „для своих”, авангардной прозы, непопулярной по определению. Сегодня это вполне может попасть и в популярную литературу, причем отнюдь не с негативной оценкой и не в страдательной функции. Культура — это вообще область постоянных перемен, замен и подмен. Женское сейчас становится чрезвычайно важным. Процесс распада и неопределенности в российском обществе дошел до самого дна, до первичных определений: „кто ты” — мужчина или женщина. С другой стороны, культура становится более развлекательной, более визуально ориентированной, ориентированной на моду, а это опять-таки образ женского, а не мужского. С третьей стороны, при всем том, что общество остается агрессивным и тупым, толерантность начинает в него проникать. Эта терпимость, мягкость, неагрессивность в традиционалистской культуре связана опять-таки с женским обликом. Мне кажется, это не столько симптом реального перехода из мужского самоопределения в женское, сколько сдвиг семантических границ допустимого — в сторону того, что более визуально, толерантно, экспрессивно, переживательно. Эта область „недоопределенной сексуальности” стала более привлекательна, более художественно выразительна”.
Читать дальше
