Разумеется, проект Красулина победить не мог. Необычен и слишком радикален, хотя зрелый модерн, исповедуемый скульптором, меньше всего претендует на радикальность. Но так уж устроены наши города, так выцвело наше общественное мышление, что на улицы допускается всегда нечто сермяжно-понятное.
Однако же результат художественных поисков отменить невозможно. Тем более, что Андрей Красулин, развивая намеченные в проекте темы, создал несколько десятков отливок, развивающих лейтмотивы основных (несущих) образов проекта.
2. “Для того ль заготовлена тара / Обаянья в пространстве ином?” Не случайно одним из первых законодательных актов молодой советской власти стал декрет о монументальной пропаганде. Список героев и предшественников революционного переворота, составленный тогда Лениным со товарищи, на много лет определил специфику и приоритеты архитектурного облика российских городов.
Инстинкт временщика требует немедленной сублимации властных наклонностей: памятник — лучший способ “малой кровью” организовать идеологически заряженное пространство. Вероятно, эта потребность заложена не только в природе человеческой, но и вообще животной: собаки ведь тоже свои углы особым образом метят.
Человек, встав с четырех лап, получил дополнительные возможности для обзора — метит он границы обитания не только на земле, но и в воздухе, развешивая лозунги и плакаты, впрочем — недолговечные.
Иное дело памятник. Его так просто, по “щучьему велению”, не воткнешь. Дело даже не в получении разрешения: задумывая памятник, необходимо всю улицу, весь квартал, всю видимую городскую инфраструктуру под него перестраивать. Что и повышает “длительность хранения” того или иного монумента: даже после торжественного сноса памятник Дзержинскому на Лубянке, смысловой центр архитектурного комплекса всей площади, зияет возмутительным отсутствием. Недостача его только обостряет ожидание некоего завершения, что не имеет разрешения и потому тревожит и подсознание, и воображение.
Убрав с площади одиозный памятник, от него тем не менее не избавились, но привязали себя к нему еще сильнее. Когда каменный гость из ГПУ стоял и не мешал круговерти свершаемого вокруг него движения, все было нормально — он казался едва ли не невидимым. Теперь, когда его нет, мощь вопиющего отсутствия (на фоне угрюмо молчащих дворцов ГПУ — НКВД — КГБ — ФСБ) увеличивает его значение тысячекратно.
Несмотря на то что советский человек, в общем-то, не приучен к архитектурно-скульптурным изыскам, ныне, получив возможность путешествовать, россияне достаточно часто поражаются особой, потому что не такой, как у нас, культуре городской жизни. Чаще всего это касается старых городов Европы и Америки, ухоженных и вылизанных до неприличия.
Удивление и восхищение (по себе сужу) вызывают странные, ни на что не похожие конструкции, которые при ближайшем рассмотрении оказываются образцами современной скульптуры. Что там на них изображено — практически никогда не понятно. Тем не менее на голубиный запрос обывателя “сделайте мне красиво” городское начальство откликается заказами первоклассным, модным или проверенным временем художникам, сооружающим свои опусы из очень хороших (это сразу видно), качественных материалов.
В Барселоне меня поразил гигантский спичечный коробок с горящими спичками, исполненный классиком американского поп-арта Класом Ольденбургом, — музейного уровня вещь, а стоит под открытым небом в парке Олимпийской деревни. Особое очарование центру Амстердама придают столбики и столбы, лавки и остановки, сооруженные по чертежам Бранкузи, — так, с помощью нескольких узнаваемых штрихов городское пространство превращается в музейное.
Обилие таких специальных памятников не засоряет глаз, не мешает общению с окружающим пространством, ибо объекты эти, как правило, небольших размеров. Гигантомания и размах присущи либо сверхдержавам типа Советского Союза, либо странам изначально провинциальным и оттого безыскусным.
Это же очень важно, когда памятники ставят не обязательно политикам или полководцам, но — цветам, собакам, птицам, водопроводчикам, мыслям, да мало ли чему еще! Меня очень тронула совершенно незаметная бронзовая скульптура, лежащая на одной из венецианских набережных прямо в воде, на кромке берега. Оказалось, что женская фигурка, практически незаметная в набежавшей волне, рябь ткани которой сливается с водной рябью, — памятник героям Сопротивления, беспафосный (разумеется, никакого пьедестала нет и в помине) и остроумный знак личной инициативе, когда каждый сам по себе решает — идти ему в Сопротивление или пытаться жить так, как раньше.
Читать дальше
