К сожалению (это то самое “увы”, которое мы воскликнули в самом начале), история взаимодействия человека и текста представлена здесь не в виде полной и последовательной ее картины с прослеживанием долговременных закономерностей (что было бы самым интересным), а в избранных — и не без прихотливости избранных — главах. Видимо, выбраны те эпизоды из истории европейского чтения, которые самому Шартье представляются ключевыми (кстати, сборник составлял он сам специально для русского издания).
Спору нет, лакуны читатель может заполнить собственным воображением. Но все-таки профессионально выстроенной связности это не заменит. И остается надеяться, что книга Шартье — может быть, как раз благодаря провокативному воздействию возможных преувеличений! — станет стимулом к тому, что такая история будет написана — в том числе и здесь, у нас, на отечественном материале. Вот это точно хотелось бы прочитать.
Ольга Балла.
1 Достаточно назвать “Мифы-эмблемы-приметы: морфология истории” Карло Гинзбурга или “Интеллектуалы во Франции” Кристофа Шарля.
2 Шартье Роже. История сегодня. Сомнения, вызовы, предложения. — В альманахе: “Одиссей. Человек в истории. 1995”. М., 1995; Шартье Роже. История и литература. — В альманахе: “Одиссей. Человек в истории. 2001”. М., 2001.
3 “Histoire de l’йdition franзaise”. Paris, “Promodis”, 1982 — 1986. Vol. 1—4.
4 См. примеч. И. Стаф к рецензируемой книге, стр. 255.
5 Связи между письменным текстом и властью особо рассматриваются в первых двух работах сборника — о жесте посвящения книги и о представлении комедии Мольера на придворном празднестве.
КНИЖНАЯ ПОЛКА МИХАИЛА ЭДЕЛЬШТЕЙНА
+ 6
Андрей Белый — Алексей Петровский. Переписка: 1902 — 1932. Вступительная статья, составление, комментарии и подготовка текста Дж. Малмстада. М., “Новое литературное обозрение”, 2007, 296 стр.
Наследие Андрея Белого, эпистолярное в том числе, кажется неистощимым. Сколько уже опубликовано, сколько еще будет извлечено из архивов! Думается, однако, что, независимо от числа и качества будущих публикаций, нынешнее издание переписки Белого с Петровским не потеряет своего значения для исследователей и интереса для читателей.
Петровский, товарищ Белого по университету и по кружку “аргонавтов”, а позднее и по оккультным, в частности теософским, исканиям, стал для него “вечным спутником по жизни” (приводимые Дж. Малмстадом слова Белого из письма к Иванову-Разумнику 1927 года). Переписка их, хоть и со значительными перерывами, продолжалась три десятилетия, дружба двух корреспондентов, начавшаяся в самом конце XIX века, не прерывалась до смерти поэта в 1934 году — случай, учитывая финалы большинства прочих “дружб” Белого, не самый для него типичный. Сюжетных линий в длившейся столько лет переписке, разумеется, множество, обратим внимание лишь на одну, являющуюся едва ли не основной в первые годы эпистолярного общения друзей.
В 1903 году Петровский поступает в Московскую духовную академию, “влияние православного начала” в его сознании усиливается (из статьи о нем Людвига А. Новикова в 4-м томе словаря “Русские писатели: 1800 — 1917”). По письмам Петровского и ответным репликам Белого можно проследить связь прославления преподобного Серафима и саровских торжеств 1903 года (сестра Петровского Елена монашествовала в Дивееве) с эсхатологическими чаяниями “аргонавтов”, причудливое соположение в их сознании образов Серафима Саровского и Ницше, восприятие некоторых других церковных фигур эпохи, например Антония (Храповицкого), тогда архиепископа Волынского (в письме от 27 августа 1903 года Петровский описывает его как чудотворца-целителя).
Как художественные зарисовки наиболее симпатичны иерусалимские письма Белого (весна 1911 года). С фактической точки зрения первостепенный интерес представляют его многостраничные письма 1912 — 1913 годов, где он детально излагает суть своего конфликта с “Мусагетом” и Э. К. Метнером.
К сожалению, письма Петровского сохранились далеко не полностью. Особенно досадны лакуны в письмах начала 1911 года, когда Петровский стал для путешествующих Белого и А. А. Тургеневой практически основным источником сведений о происходящем в России. Судя по письмам от 29 января и 31 марта, его письма этого периода представляли собой хронику деятельности “Мусагета” и шире — московской жизни вообще.
Читать дальше
