Или просто поселимся с ней в Болязубах, в Болязубах ее примут. Купим дом, заведем корову, кур… Вот чушь, ей-богу.
Псоглавец жарко дышал за его спиной, а впереди горел смутный свет, и когда он выбрался наконец наружу, увидел, что находится в помещении, размеры которого определить невозможно. На крошечном освещенном пятачке (кажется, это была керосиновая лампа) за грубо сколоченным столом сидел еще один псоглавец и листал амбарную книгу, вроде той, что была у перевозчика. Псоглавец был в очках в золоченой тонкой оправе.
— Садитесь, — сказал псоглавец.
Тот, который вел его, подтолкнул в спину, и он увидел перед столом такой же грубо сколоченный табурет.
Он сел, и псоглавец напротив провел огромной лапой по расчерченным графам бумажного листа.
— Ваше дело рассмотрено, — сказал псоглавец. — Но решение еще не вынесено.
Сидя напротив псоглавца, он положил руки на стол; руки были ободраны, в грязи, а на запястьях — кровавые следы от веревок.
— За кем следуете? — спросил псоглавец скучным канцелярским голосом.
— За женой.
— Долго были женаты?
— Пять лет.
— Ладили?
— Как все люди. То есть да, конечно.
— Вы женились на ней по любви?
— А вам не кажется, что это не ваше дело? — спросил он.
— Это нам решать, наше дело или нет. Отвечайте на вопрос.
— Да.
— Где вы познакомились?
— На вечеринке у общих знакомых.
— Вы пришли туда с девушкой?
— Да. Я пришел с другой девушкой.
— Как ее звали?
— Алла. Да, точно, Алла.
— А ваша будущая жена? Она тоже была не одна?
— Да. Ушли мы с ней оттуда уже вместе.
— Отец вашей жены был крупным начальником. Это вас привлекало?
— Это было… — он помолчал, подбирая слова, — частью ее личности. Ее обаяния.
— И ее семья вас приняла?
— Им ничего другого не оставалось, — сказал он. — Она просто привела меня, и мы стали жить вместе. Потом поженились.
— А до этого где вы жили?
— Я жил со своими родителями, — сказал он.
— Они вам советовали не упустить такую выгодную партию?
— Нет, — сказал он. — Они были недовольны. Они считали, что она избалованная, легкомысленная. Что мне нужна другая женщина.
— Она была избалованной? Легкомысленной?
— Да. И это только добавляло ей привлекательности.
— У вас бывали ссоры? Взаимное непонимание?
— Как у любой другой пары, — сказал он.
— Ничего такого, что вы хотели бы забыть?
— Нет.
— Ничего такого, о чем могли бы сейчас рассказать мне?
— Послушайте, — сказал он, — я пришел сюда для того, чтобы увести ее. Мне сказали, это можно. Почему я должен вам рассказывать… всякие несущественные подробности?
— Потому что я пытаюсь понять, — сказал псоглавец, — почему вы тогда не бросились за ней на дорогу.
— Потому что струсил, — сказал он тихо.
— Не потому, что в глубине души хотели, чтобы она погибла под колесами?
— Я любил ее. — Он оттолкнул тяжелый табурет и вскочил.
— Спокойно, — сказал псоглавец. — По-вашему, одно другому мешает? Вспомните тот вечер, когда вы пошли провожать Калязиных.
— Откуда вы все это знаете, мать вашу?
— Мне положено по должности, — сказал псоглавец и захлопнул книгу, по которой водил лапой.
— Все? — спросил он.
— Нет. — Псоглавец снял очки и аккуратно положил их на стол дужками вниз. — Теперь плата.
— Какая еще плата? — Он почувствовал, как замирает в животе от неприятного предчувствия. — У меня ничего нет.
— Я все взвесил, — сказал псоглавец. — И возьму с вас немного. Всего один палец.
— Что?
— Вам жалко? У вас их десять. На руках, я имею в виду.
— Вы отрежете мне палец? — переспросил он.
— Да. Уверяю вас, очень аккуратно.
Псоглавец нагнулся, поднял с пола и поставил на стол крохотную гильотинку, какой режут кончики сигар, и белый кусок бинта, который, сложив в несколько раз, подложил на подставку.
— Мне ничего не говорили, — сказал он жалко. — Ни про какой палец…
— Это решается на месте, — сказал псоглавец. — С каждого человека нужно взять что-то. Каждый должен чем-то пожертвовать.
— Какой? — спросил он.
— Что — какой?
— Указательный? Мизинец? На правой? На левой?
— Все равно, — сказал псоглавец. — Ну, наверное, мизинец вам будет удобнее. Один маленький мизинчик, да?
Читать дальше
