Юрий Кублановский. Записи о Елене Шварц. — «День и Ночь», Красноярск, 2001, № 1.
Впервые фрагменты этих дневниковых записей публиковались в дальневосточном альманахе «Рубеж» (2010, № 10), мы отмечали ту публикацию. В «Дне и Ночи» представлен расширенный вариант.
«Гениальная по точности самохарактеристика Шварц: „Я — сложный человек. Бессознательное у меня — как у человека дородового общества, сознание — средневековое, а глаз — барочный”.
А как точно бывает выражена ее мысль! „Можно подумать, что я склонна к самолюбованию. Скорее, я пристально вглядываюсь в себя с опасным вниманием экспериментатора, с каким он может следить за животным, опыты над которым наконец-то начали подтверждать теорию”.
Рассуждая об именах городов, Шварц пришла к выводу: „А уж если говорить о нашем городе, то, кажется, имя его истинное — Петроград”. То есть (исходя из совсем другого) она пришла к тому же, что Солженицын (и как всегда думал я). И, конечно, так оно и есть: Петроград . И надо быть Собчаком, болтуном, пустомелей и Хлестаковым, чтобы после всего наименовать его Санкт-Петербургом. Образчик либерального маразма.
Заграда между посюсторонним и потусторонним (во всей его амплитуде — не просто „экуменической”, но аж до Блаватской и до Тибета) у Шварц была взаимопроницаема, и потустороннее ее, так скажем, нередко навещало. Сама ее поэзия порой была этим потусторонним; она видела самого Антихриста („Элегии на стороны света”). И это — типично питерское. У Седаковой аналогичное вылилось в... филологию москвички, оно у нее трезвее. Елене, правда, Андрей Белый был брат родной, а он москвич. Но это исключение, подтверждающее правило. Да и петербургская мистика, несмотря на все арбатство, бежала у Белого по жилам. Уже в 13 (!) лет Лена „все время говорила об Андрее Белом”. <���…>
Шварц — единственный поэт, которого адепты называют гениальным . (Ну, еще Бродского.) Я этого не люблю: тут есть какое-то педалирование назло оппонентам и недоброжелателям, есть какой-то примитивизм. Я (для начала) назвал в некрологе ее поэзию сказочной — и проще, и точнее».
Некролог Елене Шварц Кублановский напечатал в «Вестнике РХД» (II — 2010, № 197)
Грачик Мирзоян. Перечитывая Григора Нарекаци. Беседу вела Т. Геворкян. — «Вопросы литературы», 2011, март-апрель .
«— А вот, например, в статье Л. Мкртчана „Мятежный гений” указана не ориентировочная, а точная дата — 951 год (год рождения Г. Нарекаци. — П. К. ). Но теперь, надо понимать, и она оказывается неверной?
— Увы, это так, хотя именно она вошла в „Армянскую советскую энциклопедию”. Единственный, кто правильно назвал дату рождения Нарекаци до расшифровки тайнописи, был наш великий поэт и выдающийся филолог Паруйр Севак. Откуда он ее знал, осталось его тайной».
Элеонора Пастон. Чародей Похитонов. — «Наше наследие», 2011, № 97 .
О гениальном художнике-передвижнике, и сегодня остающемся загадкой для искусствоведов.
«Картина „Вид на Буживаль” — уникальный образец, позволяющий разгадать тайну техники живописи Похитонова, о которой писал В. Н. Бакшеев: „У большинства художников видно, как написано, можно разгадать технику, а у Похитонова не поймешь: намазано, счищено и сверху опять писано. А все живет, дышит. Это действительно какой-то чародей”. О том же говорил И. Е. Репин: „…как он пишет — никак не поймешь: счищено, потом опять написано сверху. Чародей!”
Исследования картины „Вид на Буживаль” позволили „разложить” по полочкам всю сложную поэтапную систему построения красочного слоя в картине, разную для различных ее частей. Так, красочный слой переднего плана счищен до нижележащего, затем по вновь написанному красочному слою, по-сырому, нанесено инструментом типа гребенки изображение изгороди, а для изображения травы переднего плана применены инструменты с острыми наконечниками, которыми по сырой краске процарапаны травинки. Иной характер построения красочного слоя проявляется на заднем плане картины. Изображение акведука и неба писалось в несколько приемов. В нижней основе красочного слоя использованы более темные, серо-голубые тона, в верхних — более светлые, нежно-бирюзовые оттенки. Вся эта сложная маэстрия позволила художнику добиться тончайших оттенков, передать многообразие форм отдельных деталей и одновременно воссоздать ощущение глубокого пространства, дать обобщенный пейзажный образ.
Читать дальше
