Читать вторую половину книги Вика даже страшнее, чем первую. Для гражданского населения, еврейского в том числе, как показывает мемуарист, с приходом Советской Армии ничего не изменилось, положение мирных жителей едва ли не ухудшилось. Не случайно именно к периоду советской оккупации относится глава под названием “„Кладбище” Кёнигсберг”. Даже упоминавшиеся свидетельства Льва Копелева, потрясшие в свое время российских читателей, кажутся Вику слишком щадящим описанием происходившего. “Масштабы и продолжительность бесчинств он преуменьшает”, — указывает мемуарист, комментируя копелевский текст.
Впрочем, Вик прекрасно понимает разницу между зверствами немецкими и советскими. Если для первых он не видит никаких смягчающих обстоятельств, то, рассказывая о вторых, постоянно оговаривается: “Следовало бы, однако, почаще вспоминать о том, что их объявили недочеловеками, что на них вероломно напали и что их страну разорили. Каждый русский нес в своем сердце боль за миллионы павших в бою, умерших от голода, за убитых родственников или знакомых”.
При советской власти Вик прожил три года. В 1948 году он был выслан в Германию, и на этом война для него закончилась.
Дмитрий Быков. Эвакуатор. Роман. М., “Вагриус”, 2005, 354 стр.
Тех, кто более или менее пристально следит за публикациями Дмитрия Быкова, при чтении его нового романа неизбежно ждет ощущение дежа-вю. В том или ином виде в книгу попало, кажется, все написанное плодовитым автором за последний год: вот историософское отступление, повторяющее “русскожурнальные” квикли Быкова с их пространными размышлениями о варягах и хазарах; вот диалог персонажей, решивших словами быковской рецензии провести сопоставительный анализ двух вариантов фильма “Звонок” — американского и японского; а вот материал более свежий — главный герой, Игорь, делится со своей возлюбленной, Катей, а заодно и с читателями мыслями по поводу нового произведения Пелевина…
На первый взгляд, все эти посторонние вкрапления роман изрядно утяжеляют. Да и на второй тоже. Однако наряду с чувством недоумения возникает и желание как-то объяснить эту черту, понять, отчего сам автор не чувствует излишнесть подобных пассажей.
Дело тут, думается, в том, что Быков всегда был и остается чистым лириком и в качестве такового — законченным солипсистом. Казалось бы, такому определению противоречат как его поэзия, по большей части держащаяся на наррации (оттого Быкову так удаются поэмы), так и романы, выходящие в последние годы со все учащающейся периодичностью. Однако разве в псевдоэпической “Орфографии” вся внешняя часть — рассуждения о революции, описание интеллигентских расколов, игра с прототипами — не казалась (и не была) лишь фоном для метаний протагониста, для его отношений с женщиной и с Богом? Что уж говорить даже про самые “объективные” из быковских поэм!
В “Эвакуаторе” этот прием наконец обнажен, на нем, собственно, и построен роман. Весь мир здесь оказывается в конечном итоге развернутой метафорой внутреннего состояния героев, а герои — совершенными проекциями авторского “я”. Быков словно бы выворачивает наизнанку знаменитую формулу Гейне: “Мир раскололся, и трещина прошла по сердцу поэта”. Романный мир зиждется на основании прямо противоположном: “Трещина прошла по сердцу поэта, и оттого (для него) весь мир раскололся”. Мнимая же эпичность создается тем, что “для него” опускается и мир описывается как реально расколотый.
Оттого и характеризовать “Эвакуатора” правильнее в системе лирических, а не эпических жанров. Несомненно, его еще назовут антиутопией, политическим памфлетом, романом-катастрофой и т. д. и т. п. Мне кажется, однако, что “Эвакуатор” — это роман-элегия, тем более что основной мотив его уже был отчасти предсказан стихотворением Быкова десятилетней давности, именно так — “Элегия” — и называвшимся: “В этом причина краха империй: / Им предрекает скорый конец / Не потонувший в блуде Тиберий, / А оскорбленный девкой юнец”.
Публицистика Быкова, по сути, строится на том же принципе. Все это — и РЖ-квикли, и статьи, и рецензии — просто брызги одного и того же лирического потока, оттого и разница между материалом художественным и журналистским для автора не слишком ощутима.
Лев Усыскин. Медицинская сестра Анжела. Рассказы. М., О.Г.И., 2005, 176 стр.
Читать дальше
