«Конституционное устройство было основным идеалом (Императора Александра и его единомышленников. — А. З. ), но идеалом в ближайшее время недостижимым. Главным препятствием для его осуществления являлось, в глазах наиболее серьезных прогрессивных деятелей той эпохи, крепостное право. Но отменить крепостное право считалось в то же время опасным — без просвещения; ввести же просвещение в народные массы при крепостном праве было нелегко, по общему признанию. Получался, таким образом, своего рода заколдованный круг. Выйти из него надеялись лишь путем длительных и упорных усилий»4.
Если работа комиссии Новосильцева была секретной и общество про нее ничего не ведало, то первомартовская речь 1818 года в Польском Сейме стала тут же общим достоянием и вызвала одну основную реакцию: «В Москве распространилось мнение, что Государь, изъявляя намерение распространить свободные учреждения Царства Польского на Россию, имеет в виду неотлагательное освобождение помещичьих крестьян. Оттого явились припадки страха и уныния <���…> помещики, класс людей, без сомнения, просвещеннейший, ничего более в сей речи не видят, как свободу крестьян…»5 Знаменательно то, что и в Москве, и в глухой пензенской провинции дворяне понимали, что конституция, парламент и рабство несовместимы.
Только немногие, подобно Императору, видели задачу освобождения и последствия от промедления в ее решении вполне ясно. Флигель-адъютант полковник П. Д. Киселев, прославившийся позднее, уже при Николае Павловиче, на всю Россию как великий реформатор жизни государственных крестьян, 27 августа 1816 года подает Императору Александру записку «О постепенном уничтожении рабства в России», в которой, между прочим, пишет: «Гражданская свобода есть основание народного благосостояния. Истина сия столь мало подвержена сомнению, что излишним считаю объяснить здесь, сколько желательно было бы распространение в государстве нашем законной независимости на крепостных земледельцев, неправильно лишенных оной. Сие тем более почитаю нужным, что успехи просвещения и политическое сближение наше с Европою, усиливая час от часу более брожение умов, указывает правительству необходимость предупредить те могущие последовать требования, которым отказать будет уже трудно или невозможно; кровью обагренная революция французская в том свидетельствует»6. Через два года, в 1818-м, записку об экономической целесообразности постепенного освобождения крепостных подает Александру лучший, скорее всего, политэконом тогдашней России, будущий министр финансов Георг Людвиг Канкрин.
Император и собирался действовать очень постепенно.
Еще в 1804 году было объявлено «Положение для поселян Лифляндской губернии», определявшее отношение крестьян к земле и помещикам. Крестьяне превращались по этому положению в наследственных владельцев земельных участков, их повинности и платежи определялись законом (повинности и платежи русских крепостных определялись помещиком вполне произвольно, в лучшем случае — по обычаю). Крестьянам предоставлялись личные гражданские права, вводилось крестьянское самоуправление и крестьянский суд. В 1805 году подобные же положения были утверждены и для Эстляндской губернии. Немецкое остзейское «рыцарство» (то есть дворянство балтийских губерний) было весьма недовольно этими новшествами и боялось в скором времени потерять и крестьянские барщины, и земли. Однако реформа в соседнем государстве оказала им неоценимую услугу.
В 1807 году Наполеон ввел Конституционный статут в Герцогстве Варшавском. Пронизанный духом Французской революции, Статут, в частности, предусматривал уничтожение крепостной неволи польских крестьян. Но наделить их достаточным количеством земли, боясь потерять поддержку шляхты, Наполеон не решился. Вчерашние крепостные превращались в Герцогстве в арендаторов помещичьей земли, или в бродяг, или, наконец, в солдат наполеоновской армии.
Балтийские рыцари стали ходатайствовать перед Императором о польском варианте крестьянской эмансипации: полная гражданская свобода, но без земли. Мы не знаем, по каким причинам Александр согласился на ходатайства своих немецких дворян, но сразу же за установлением мира в Европе он позволил в 1816 году балтийским помещикам освободить крестьян по их плану. «Крестьяне, сделавшись лично свободными, но не получив никаких земельных наделов, попадали в полную экономическую зависимость от помещиков и превращались в арендаторов помещичьей земли или батраков в помещичьих хозяйствах»7. К тому же освобожденным крестьянам запрещалось менять род занятий и место жительства. По этой же схеме в 1817 году были освобождены крестьяне Курляндской губернии, а в 1819 году — Лифляндской и на Моозундских островах.
Читать дальше
