я не закрываю входную дверь
около дома любимое пиво мое
стоит всего 10 рублей
* *
*
Ладони краснодеревщика, мускулатура
давно устроившегося на совершенно блатную должность
в бюджетные мастерские с возможностью подхалтурить
сделать шкаф, сэкономив чужие доски
маленький рост и большие ладони
вот он оценивает ножик, нами добытый
во взгляде всплывет тоска как доска и утонет
так он оценивает значение нашего быта
у него еще с котом, у которого хвост супердлинный, дружба
которого любит он и отдает ему млеко
которое выдают за вредность на службе
и возможность чинить серванты — все, что нужно для старого человека
краснодеревщик пожимает плечами, он в телогрейке
он просто столяр в этом убогом театре
он нам не даст, как Лимонову кто-то, за нож две копейки
нож не нужен ему, и он, кстати, сломается завтра
медленно, как будто что-то тяжелое на плечах уносит
я запомнил его, еще когда мы разгружали вагонку
мы брали по десять, а он выбрал одну из всех досок
и нес ее медленно-медленно, как ребенка
и еще как-то во дворе я увидел кошачий труп с резче
от смерти оскаленной пастью, вокруг морды небольшая темная лужа
пока я стоял, подошел краснодеревщик
с коробкой и убрал кота туда
но супердлинный хвост вылез наружу
глупо, конечно, что трогательно, что я запомнил, что он нес коробку
я хотел крикнуть, не я убивал, а смотрел на хрена ли
нес он кота, как тогда, когда разгружали вагонку
доску одну тогда нес, когда все разгружали
и больше я почему-то про него ничего не запомнил
какие-то идиотские истории вокруг еще были
и, наверное, какая-то мудрость откроется позже
этой из трех случаев состоящей, печальной и непоучительной были
Горланова Нина Викторовна родилась в Пермской области, закончила Пермский университет. Издала много книг прозы, большинство из которых написаны в соавторстве с Вячеславом Букуром. Постоянный автор “Нового мира”.
Акушерочка
ейчас наберу в грудь побольше воздуха и все-таки расскажу эту историю, которую давно хочу поведать, хотя мне и будут говорить, что она сегодня совершенно никому не интересна…
Матвей с нефтяниками приехал в наш поселок Сарс в июле, когда слово “сенокос” звучало чаще, чем “любовь”.
Такой величавый — когда в первый раз Лиза увидела его, у нее мурашки по рукам пошли!
А ей только что дали квартиру — точнее, половину коттеджа. Лиза сразу клумбу сделала из автомобильной шины, покрасила ее в бежевый цвет да посадила календулы.
“Господи!” — сказала она не по ошибке.
Блажен, кто так тогда говорил — в советское-то время.
Нужно устроить новоселье и пригласить нефтяников тоже!
Вот на этом новоселье Матвей и сказал Лизе, что у нее детские губы. А ей было уж тридцать восемь. Это ее поразило — на фоне того, что у Матвея всегда совершенно ледяной вид — не шевелит ни одним мускулом, но глаз не оторвать.
Во второй половине коттеджа поселилась Среда Михайловна (зашла пару раз в гости — оба раза в среду — и получила это прозвище, потому что у Лизы проявились с квартирной радости девичьи замашки). И через месяц-другой она согласилась идти медсестрой в роддом к Лизе (до этого была хирургической сестрой, но ноги начали сдавать).
А хозяйка хороша — раскудрява голова,
Она кудрями потрясет — нам по рюмке поднесет, —
пела Михайловна на новоселье.
Нужно ли уточнять, что завивку Лиза сделала для Матвея?
А после Лиза случайно нашла у него маленькую записную книжку, где было такое… такое! Например: “Срывая в кости кулаки, ползите к бабам, мужики!”
— Ну, Матвей, полна пазуха мудей, — говорила Михайловна совсем по-сарсински, хотя когда-то приехала из Москвы (сослана в свое время с родителями).
— Москвичка — в попе спичка, — говорили про нее иногда. Она была первой из сарсинских женщин, “стареющих в челках”. А ровесники Лизы уже почти все так старели — в челках.
Читать дальше
