Да нет, вряд ли, все-таки Сарнов специалист по русской литературе, — не может быть, наверное, я ошибаюсь, — не может не знать, но в таком случае непонятно, почему не останавливается на “стишках” чуть подробнее: они того заслуживают, причем заслуживают, помимо всего прочего, именно в рамках общей концепции книги Сарнова.
“Фея” — это из сериала Бальмонта. У него есть несколько стихотворений о фее. Бальмонтовская фея — крохотное существо, поэтому и “глазки”. “Изумрудные”, потому что смотрит она на траву, трава отражается в них, она живет в траве, травяная такая фея; кроме того, Бальмонт играет с драгоценными и полудрагоценными камнями — изумруд понадобился ему для коллекции.
Наряды Феи
У Феи — глазки изумрудные,
Все на траву она глядит.
У ней — наряды дивно-чудные,
Опал, топаз и хризолит.
Есть жемчуга из света лунного,
Каких не видел взор ничей.
Есть поясок покроя струнного
Из ярких солнечных лучей.
Еще ей платье подвенечное
Дал колокольчик полевой,
Сулил ей счастье бесконечное,
Звонил в цветок свой голубой.
Росинка, с грезой серебристою,
Зажглась алмазным огоньком.
А ландыш свечкою душистою
Горел на свадьбе с Светляком.
Не знаю, как смотрел на дело Бальмонт, но сегодня это сочинение очевидным образом из детской. Поэзия для девочек. Легко представить себе большую яркую картинку к каждому четверостишию. Или даже раскраску. Стихи эти — ну как бы и не совсем понятно, чего о них говорить… — суровость приговора представляется неадекватной, да и вообще, с какой стати Зощенко к этой стрекозе привязался.
На самом деле ларчик открывается достаточно просто. Объект негодования Зощенко не “фея”, а “царица”: “фея” просто попалась под руку, обруганная без вины, вместе с исторгающими слезу романсами, она понадобилась Зощенко (Сарнов, судя по всему, этого просто не понял) только для того, чтобы задать эстетическое и семантическое пространство (двумерное, если не одномерное), куда ему необходимо поместить стихи следующего неназванного автора. Все, что находится в этом пространстве, нивелируется и становится неразличимо. Сарнов на эту наживку попался.
Бальмонта Зощенко не называет, но по крайней мере он говорит о нем как о “неплохом в сущности поэте” — следующего анонимного автора он лишает и такого утешительного приза. Весь пассаж Зощенко — письмо, отправленное по двум адресам. Во-первых, это послание для “всех”, то есть для того массового “пролетарского” читателя, для которого он, собственно, и старался писать. Он создает недифференцированный образ культуры, выброшенной (как он ошибочно считал) на мусорную свалку истории. Во-вторых, это послание для тех, кто прекрасно знает, что это за стихи, для тех, кто “фею” и “царицу” в состоянии отличить — для них послание это носит остро провоцирующий характер.
Неназванный автор двух стихотворных фрагментов — религиозный философ Владимир Сергеевич Соловьев. Вот они полностью:
У царицы моей есть высокий дворец,
О семи он столбах золотых,
У царицы моей семигранный венец,
В нем без счету камней дорогих.
И в зеленом саду у царицы моей
Роз и лилий краса расцвела,
И в прозрачной волне серебристый ручей
Ловит отблеск кудрей и чела.
Но не слышит царица, что шепчет ручей,
На цветы и не взглянет она:
Ей туманит печаль свет лазурных очей,
И мечта ее скорби полна.
Она видит: далёко, в полночном краю,
Средь морозных туманов и вьюг,
С злою силою тьмы в одиночном бою
Гибнет ею покинутый друг.
И бросает она свой алмазный венец,
Оставляет чертог золотой
И к неверному другу, нежданный пришлец,
Благодатной стучится рукой.
И над мрачной зимой молодая весна —
Вся сияя, склонилась над ним
И покрыла его, тихой ласки полна,
Лучезарным покровом своим.
И низринуты темные силы во прах,
Чистым пламенем весь он горит,
И с любовию вечной в лазурных очах
Тихо другу она говорит:
“Знаю, воля твоя волн морских не верней:
Читать дальше
