Театр — не то. В театре все легче и проще. Закрыли спектакль — и привет. В самодеятельности это сделать было труднее — там тоже нужен был “лит”, но другой. И хотя в Министерстве культуры был спецотдел художественной самодеятельности, мы чувствовали себя чуть вольготнее: ведь “народные танцы” и песни, агитбригады и праздники — это одно дело. И совсем другое дело началось, когда в стране возник жанр студенческого театра с его политикой и страстью экспериментировать.
Несомненно, Товстоногов что-то слышал о нас, обо мне. Да он и сам потом рассказывал мне, между прочим, вот какую историю:
— Сижу я как-то где-то в Польше... в Варшаве... в гостинице... Один сижу, скучаю... Включил телевизор... А там какой-то критик говорит о каком-то советском авторе Марке Розовском... Называет его “советский Ионеско”... Я в удивлении: кто такой?! В Польше про него знают, я не знаю... Но слушаю это вступительное слово и думаю: это, как всегда, поляки, склонные к преувеличениям, и тут, конечно, что-то такое преувеличивают. Но вот критик замолкает, и я начинаю смотреть пьесу этого самого Розовского... Название не запомнил... Вижу четырех актеров. Играют мастерски, смешно — в стиле театра абсурда... Интересно. Так вот, Марк, состоялось наше с вами заочное знакомство!
Речь шла о первой моей пьесе “Целый вечер как проклятые”, написанной действительно в стиле “театра абсурда” в 1962 году и поставленной мною с актерами “Нашего дома”, а потом на польском телевидении — там ее играли отнюдь не любители, а звезды, все четверо были лауреатами польской “Золотой маски”... Об этой пьесе хорошую рецензию тогда написал в “Московском комсомольце” известный театровед Константин Рудницкий.
До 1972 года мы с Товстоноговым встречались и очно — несколько раз. Благодаря тому же “Нашему дому”.
Трижды или четырежды студия гастролировала в Ленинграде — мы выступали на лучших площадках в лучших Дворцах... Впрочем, площадки ленинградских Дворцов (за исключением так называемой “Пятилетки”) отнюдь не “лучшие” — это огромные антитеатральные пространства с дрянной акустикой и не всегда достаточным светом, пространства, в которых актер, каким бы ростом он ни обладал, смотрится карликом из племени пигмеев, — эти площадки казались нам тогда счастливейшим обретением — ведь “Наш дом” был любительской студией, и нам мерещилось: раз нас сюда пустили, значит, нас признали. А это уже было победой!..
В Ленинграде “Наш дом” всегда исключительно хорошо принимали. Помнится, как знаменитый Александр Володин произнес со сцены “Пятилетки” в конце показа для ленинградской театральной общественности горячую речь в нашу честь. И были цветы, и были аплодисменты... И смех...
А в 1965-м, накануне Первого Всероссийского фестиваля студенческих театров, мы играли один из своих спектаклей в Учебном театре Ленинградского института театра, музыки и кино (ЛГИТМИК)... Этот спектакль игрался поздно, часов в десять вечера, и в зале мы увидели зрителей, перед которыми благоговели: Г. А. Товстоногов, Е. А. Лебедев, другие ленинградские знаменитости...
Потом только я понял: интерес к нам был не праздный. После фестиваля в Москве, в котором участвовала наряду с нами вне конкурса профессиональная (курс ЛГИТМИКа) “Зримая песня” под руководством Г. А. Товстоногова, именно этот коллектив поехал на Фестиваль студенческих театров в г. Нанси (Франция). Вместо нас. Приглашен-то был “Наш дом”, и мы даже устраивали просмотры для ЦК ВЛКСМ, затем долго и нудно оформляли документы студийцев на поездку. Помнится, списки составлены, анкеты заполнены, у всех радостное настроение: едем, и не куда-нибудь, а в капстрану, это вам не хухры-мухры, будем там представлять Советский Союз... И вдруг — отказ. Не едем. Не будем. Не представляем.
Отправляюсь в Комитет молодежных организаций, через который шло оформление. Как сейчас помню кабинет председателя комитета Янаева. Да-да, будущего гэкачеписта. А тогда — комсомольского работника высокого ранга. Он со мной проводит “задушевную” беседу:
— Поедет Товстоногов со своими студентами. Вы остаетесь.
— Чье решение?..
— Тихо. Поедешь не сейчас, а в следующий раз.
— Когда?
— Потом.
— Когда “потом”, когда?
— Потерпи.
— Я-то потерплю, а что ребятам скажу?.. Они надеются, ждут... выходит, нас обманули.
— Вас никто не обманывал. Мы даже на вас документы все оформили. Но есть еще инстанции. Кроме нас.
Читать дальше
