Так они и начали встречаться на этом самом месте, говоря друг другу нежные слова, вспоминая лучшие мгновения своей общей жизни. Вполне понятно, что Ирина интересовалась всем, что сейчас происходит в жизни Сергея. И он искренне все рассказывал. Хотя, конечно, она и сама все это прекрасно знала, но ей было приятно узнавать не только голую объективность, но и отношение Сергея к происходящему. И он вполне искренне рассказывал и о работе, и о друзьях, и о том, что читает, что смотрит по телевизору, куда ходит. И, естественно, о сыне, которого Ирина тоже очень любила и за которого сильно переживала — как он там один, нежная детская душа, без матери?
Именно поэтому, когда прошел ровно год, Ирина сказала, что Сергею надо бы жениться. Во имя сына, который не должен расти без женской ласки и надзора. И следовательно, и во имя ее, Ирины, которая не может быть спокойной до тех пор, пока у мальчика не появится умная, чуткая и заботливая мачеха. В конце концов, и у Сергея должна быть женщина. И если ему с ней будет хорошо, то и Ирина будет рада. И в этом не будет никакого предательства их любви. И никакой ревности с ее стороны.
Еще через полгода Сергей встретил женщину, которая устроила не только его, но и Ирину. И Никита тоже привязался к ней и стал звать ее Еленой Николаевной, что было просто идеально, поскольку если бы он вдруг начал звать ее “мамой”, то это было бы нехорошо для всех участников данной далеко не типичной семьи.
Елена Николаевна оказалась умной и чуткой тридцатипятилетней брюнеткой, имевшей отрицательный брачный опыт и после тщательного анализа совершенных ошибок прекрасно понимавшей, что является залогом счастливой полноценной семьи, а на что можно не обращать внимания.
В реестр такого рода незначащих пустяков, составленный многоопытной Еленой Николаевной, регулярные супружеские измены, к сожалению, не входили. А Сергей уже через два месяца после оформления брака словно с цепи сорвался. Видимо, дало себя знать полуторагодичное воздержание, и он, словно самец, не обремененный никакими нравственными мерехлюндиями, словно высохшая губка, начал впитывать новые ощущения. Сия печальная метаморфоза произошла из-за того, что составленный Еленой Николаевной реестр был весьма далек от реализма и содержал преимущественно идеалистические пункты и положения, среди которых не нашлось подобающего места сексу, свободному и раскрепощенному не как “Поэма экстаза” Скрябина, а как африканский ритуальный танец или, на худой конец, буги-вуги.
Но еще до того, как Елена Николаевна начала подозревать неладное по ряду признаков, известных только женщинам, состоящим во втором браке, Сергею пришлось пережить несколько тяжелых разговоров с вездесущей и все ведающей Ириной. Ирина корила Сергея за неразборчивость, легкомыслие, требовала, чтобы он поклялся, что ничего этого больше не повторится, что он забудет и думать о своих распутных девках. Сергей искренне клялся, но вскоре, доведенный до ручки этой самой еженедельной “Поэмой экстаза”, забывал свои страшные клятвы и как-то автоматически, без участия воли и разума, внезапно оказывался в чужой постели, выписывая сложные па африканского ритуального танца или, на худой конец, буги-вуги.
Это безобразие бесконечно продолжаться не могло, и вскоре Елена Николаевна, на основании нового негативного жизненного материала скорректировав свои представления о счастливой семье, ушла окончательно и безвозвратно. Ирина по этому поводу сильно переживала. И казнила не только Сергея, но и себя, поскольку именно она не смогла найти к нему должного подхода, не сумела отыскать те необходимые слова, которые смогли бы предотвратить катастрофу в его новой семье. В общем, объяснения для Сергея были не из приятных.
— Послушай, — с откупориванием новой бутылки мы уже перешли на “ты”. — А ты уверен, что это все-таки реальный голос Ирины? — оборвал я на полуслове Сергея.
— А как же! — ответил он с таким чувством, словно у него намеревались отнять самое для него дорогое. — Я и эксперимент проводил. Записал наш разговор на магнитофон. И дома его прослушал. Все абсолютно точно. Да ты и сам сейчас сможешь убедиться… Так, Ирина?
— Здравствуйте, Владимир Яковлевич, — где-то совсем рядом прозвучал приятный женский голос.
Я вздрогнул и расплескал полрюмки.
— Здравствуйте, Ирина, — ответил я как можно бодрее, глядя прямо перед собой. Ответил — и тут же спохватился: может быть, вместо пожелания здоровья было бы уместнее “покойтесь с миром”. Или с “миро” — черт его разберет эту специфическую терминологию. Вдруг она воспримет пожелание здоровья как издевательство?
Читать дальше
