Я счастлив, очень счастлив. Примите эти слова в самом мягком тоне. И глубоко чувствую. И Вашу душевную искренность чую, и рад, рад.
Мечтал и желал боязливо — хоть бы лакеи человеческие, хоть бы невидные, скорбные, замызганные только бы прочитали и понесли что на сердце, боялся, что чадом и гарью кухонной и грязцой невидной запахнет от повести, и неприятно отвернутся, зажимая нос, те, что обычно читают и любят запахи более тонкие и глубокие. Но вот читают. О, не о чутких говорю, не о тех, кто принимает жизнь во всех ее сторонах, и не о тех, кто еще не приобрел удобного умения освежающее, гладкое и удобное видать в жизни и катится по гладким дорожкам без встрясок и толчков, а о тех, кто на кладбищах может выплясывать под гармошку, и в слезах и стонах ловить лишь прекрасное переживание, или ничего не видеть и ничего не слышать ввиду особо праздничного и ловкого устройства уха и глаза. Кто спешит и не задерживается, потому что дорого время и так прекрасна жизнь.
Рад потому я, что мелкое и жуткое в жизни еще встречает отклик в родной душе, еще не все облеклись в толстые кожи, еще воспринимает ухо писк и косноязычные слова. Воспринимает и чует за косноязычием больное и заветное, засыпанное мусором и плевками, окурками и кусками празднующих. Ловит еще писк в шумах и звонах рюмочного действия и в тонких мелодиях наджизненного и успокаивающего.
А как жутко было выйти на свет с лакеем Скороходовым4, который и говорить-то разучился по-человечески, а знает одно — «слушаю-сь» и «сей минут-с»... да «не извольте беспокоиться». Боялся, что и мне скажут -а-а... или даже этого не скажут, а так только... бровью... или пальцем. Или в лучшем случает выругают, что даже, пожалуй, лучше в некоем отношении. А то и так... Эй, Шепелев!.. Бывало и Шепелев и... из кавказской жизни (вм<���есто> крымской) и... высокопокровительственное — ммм-да! И не разберешь — ругнули или плюнули. И еще хорошо бы, ежели бы плюнули с достоинством, так сказать, смело, звучно и уверенно, с открытыми глазами. А то и не видишь, кто плюнул и как он в лице, уверенно ли и даже с удовольствием и весом... а все больше таким боковым, скользким отплевыванием, через зубы вбок. Только слышишь — цыкнут так, между делом, походя — попадет, нет ли — все равно. Ну и жуть, и омерзение, и тоска. И не знаешь, стоит ли огород городить и людей в расходы вводить и в раздражение. Все-таки себя поберегли бы для хорошего дела и вообще.
Конечно, все это пустяки, пожалуй, и я слишком отчетливо принимал сердцем, но было тяжело. Утешало, что не я один такой, а в компании даже веселей. Но теперь радостно. Вот только бы иметь силы работать невзирая. И опять страх — есть ли что сказать у тебя. Самый едкий страх.
Простите, что так вот откровенно и сказал. Да еще Вам. Но потому и сказал, что Вам. И не знаю Вас лично, а знаю Вас. Может быть, сердце лежит, может быть, очень оттаял. И не раскаиваюсь. Вам это, знаете, не безразлично. Только Вы не обидитесь, я знаю. Вы же мне прямо сказали, что нравится Вам работа моя, широко сказали. Ну, и я тоже широко скажу, а потому, что Вы поняли нутро. Хоть и не сказали, что взяло Вас, а я чую. Спасибо, спасибо. Не за то, что поняли — это Ваше свойство, — а за то, что так прямо и широко сказали. А я от всего сердца скажу — будьте здоровы, поправьтесь от болезни, найдите равновесие душевное. Знаю я эти болезни.
Искренне уважающий Вас Ив. Шмелев.
1 Альбов М. Н. (1851 — 1911) — прозаик. Чуковский написал о его творчестве два отзыва: «Бунт слабого человека в произведениях Альбова« («Ежемесячное литературное приложение к журналу „Нива”», 1908, № 1) и «Подпольный байронизм» («Речь», 1907, 6 июня).
2 В письме к Шмелеву от 28 октября 1908 года М. Н. Альбов, характеризуя его произведения 1906 — 1907 годов, отметил их психологизм и способность молодого автора к яркой обрисовке «физиономии быта». «Я вижу в Вас недюжинную силу, — писал Альбов, — которая должна проявиться во всем своем размахе, и дай Бог, чтобы это сбылось поскорее» (РГБ, ф. 387, карт. 9, ед. хр. 28).
3 16 сентября 1911 года Шмелев сообщал критику А. Александровичу (Потеряхину), что С. Н. Сергеев-Ценский во время беседы с ним высоко отозвался о повести «Человек из ресторана» (РГАЛИ, ф. 2262, оп. 1, ед. хр. 86). Свой отзыв Сергеев-Ценский вскоре повторил в письме к писателю и критику К. Р. Миллю: «Читали, какую прелестную вещь написал Шмелев („Человек из рест<���орана>”) и какой он оказался вообще талантливый!» («Русская литература», 1971, № 1, стр. 156).
Читать дальше
