не обагренные кровью пока
в пене и песне бока
и впереди человек — один
воздух — огонь в его узкой груди
время — костер впереди!
как он смешно и нелепо бежит!
он и не знал, что он раньше не жил
что есть лопатки у крыл!
что-то растет уже больше чем страх
и на сухих расцветает губах!
не удержать в руках!
это взрывается выросший крик
силу даря и свободу на миг!
и тишиною — бык
в улицах узких летит тишина
ночь никогда не видавшая сна
в улицах узких — без дна...
* *
*
Сергею Бирюкову
Что я могу вообще обеща-
сутью скользящею дырбулща
смысл любой что твоя праща
речью раскручен
видимо лишь немтырей язык
не породит никогда заик
в зримое полностью вплелся проник
точен заучен
ты же старайся звуки расста-
в лучшем порядке лучший состав
мыкайся косноязыко не вняв
общему слуху
но не молчи говори все равно
больше тебе ни в чем не дано
сделать хоть что-либо новое но
хватит ли духу
девственную пустоту поя
влить содержанье густое в не-я
солнце при этом не спутав поя
с тлением люстр
скажешь и тут же давай перевод —
всяк свой словарный выстраивал свод
впрочем над всем забегая вперед
высится — устар.
На выпуск стрижа
Не нужна теперь безногому земля:
чуть почуял воздух вольный, так — фьюить
настригать по ветхой сини кругаля,
быстро в выси вензеля нарезать,
силясь небо прободать — пробудить,
дабы легче пропускало благодать.
Нам, ногами прозябающим в земле,
нам, смиренным, и наследовать ее,
над иными возноситься, но не взле-
тая таять глиной, в глину назад
возвращаться, ибо небо свое
никому не доставалось без утрат.
Хладнокровное пернатое — урод,
смерть распластанному властью плоскостей
ждать недолго — недостаточность высот
перехватит дух, порвет в пух и прах —
жестко выстлана земная постель
и губительна для серпокрылых птах.
Вот проходит мимо грузный гражданин,
в земляное запеленутый пальто,
он к корням своим привязан, он один
из таких же, кем порода сыта,
а паденья-воспаренья на то,
чтобы в сущности не делать ни черта.
Взял от ястреба да ласточки черты? —
так, стихии чуждой не черпнув крылом,
поднимайся в запредельную, черти
там судьбу свою, пей новую жизнь,
вся бездомному вселенная — дом,
только под ноги смотреть не вздумай вниз!
Почва жаждущая, жадная, пусти,
погоди, еще наступит твой черед
птичку эту спрятать в персти как в горсти,
а пока высокий ясный разлит
воздух августа и в небо зовет:
пусть летит кто был недавно инвалид.
О земле уже не помня, обо мне,
над Коломенским, удушливой Москвой,
в синей пропасти, кошмарной вышине,
над планетой к звездам, коих не счесть,
мой безногий, птенчик, стриж — не герой
сделал круг — мелькнул за облаком — исчез.
* *
*
Утренний рынок. Грузинка красиво раскладывает на прилавке
Жирную зелень пучками — базилик, кориандр, укроп, эстрагон;
Высит спокойно нестойкие шаткие валкие
Башни белесые влагу точащего сулугуни.
Виноградный контрабандный у ног ее спрятан стоит самогон;
В специальные ящички ссыпаны специи, — ветром пыльцу дорогую
Ароматом безумия вносит в выхлоп машинный и человеческий пот,
Где громадный город, объявший рынок, скорей — зачем неведомо — прет.
Вот течет и застыла, подсвечена солнцем, чурчхела из пальцев:
В ней на нити крученой орехи и сок сжились намертво в сладость.
Точно эти, — кивает торговка в рассыпанный хор человеков, —
Без разбора в тягучую участь, без выбора влипли;
Проживаньем недолгим до смерти залиты по самое темя;
Вязкий сок суеты им въедается в уши, в глазницах орешные ядра;
И текут и застыли, чего-то ища, но вотще, — ничего им не надо —
Точно нитью суровой продернуты — узами сшиты.
Тяжесть какая! Трещит основанье — куда ж ты волочишь такую —
Читать дальше
