Бабушка говорит: “Да! Очень хочется знать ее будущее!” Елена Григорьевна хватает Бабушку за руку, прижимает руку к своей груди и говорит так, как будто кого-то просит: “Надежда Ивановна, вы не представляете, как бы мне хотелось увидеть Нинушу лет через десять-пятнадцать или хотя бы узнать, как развернулся ее талант!”.
“Я вас понимаю!” — говорит Бабушка.
А я вот их совсем не понимаю — зачем им все это надо?! Мне это совсем не интересно! Но мне интересно, что такое “мальчик, освободись!”.
Елена Григорьевна сказала, что “мальчик” — это я!
Ну а что такое “мальчик, освободись!”? Вечером спрошу у Мамы!
КАМЕРТОН
У меня уже кончились сегодня занятия в музыкалке, и я стою в углу, около кучи одежды, которую мы здесь сваливаем, когда приходим с улицы, и ищу свою. Ко мне подходит какой-то наш преподаватель и спрашивает: “Ниночка, у тебя занятия на сегодня закончились?” — “Закончились”, — говорю. “Тогда пойдем в какой-нибудь свободный класс, — предлагает он, — мне надо с тобой поговорить”. Я киваю головой и иду за ним.
Мы заходим в свободный класс, и он сразу спрашивает меня: “Ты знаешь, что через два дня наша Музыкальная школа дает концерт в „Мадриде” для раненых?” — “Знаю, — говорю, — Эллочка там будет выступать!” — “Да-да-да! — радуется он. — Эллочка там тоже будет! Так вот, — он подходит ко мне совсем близко и говорит весело, но серьезно, — мы на педсовете решили, что, когда будет выступать наш хор, первой песней будешь дирижировать ты!” Я очень удивилась и говорю: “Но я же не умею дирижировать!” — “Это очень просто, — говорит он и машет рукой, что, мол, все это пустяки. — У тебя абсолютный слух, очень хорошее чувство ритма! Вот давай попробуем, — он отходит от меня подальше и говорит, — ты ведь прекрасно чувствуешь счет, такты — сейчас я буду петь и сам себе дирижировать, а ты дирижируй вместе со мной и как я! Начали!” — Он громко поет и сам себе дирижирует:
Гремя огнем, сверкая блеском стали,
Пойдут машины в яростный поход.
И тут я его узнала — он дирижер нашего школьного хора! Я стараюсь все делать так же, как он:
Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин,
И первый маршал в бой нас поведет!
“Молодец! — кричит он. — А теперь две строчки без меня!” И повторяет:
Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин,
И первый маршал в бой нас поведет!
Я делаю все, как он, мне это очень нравится и даже ногами хочется топать! Он спел, начинает смеяться, потом говорит: “Ну, ты молодец! Все будет хорошо! Теперь слушай и запоминай, какой у нас будет выход!” Я не знаю, что такое “выход”, но не спрашиваю, а слушаю.
“Сначала хор выйдет и построится по голосовым группам, — объясняет он, — потом выйдешь ты, дойдешь до середины сцены, повернешься к залу и — поклон. Потом повернешься к хору, руки поднимешь до середины и ждешь. Они все должны на тебя смотреть. Когда уже все смотрят, мне правой рукой делаешь небольшой знак, и я тут же для хора даю камертоном „ля””.
“Я сама могу им „ля” дать, без камертона”, — говорю я, потому что думаю — раз я дирижирую, то я и должна дать им “ля”. У него стало такое странное лицо, как у Бабушки, когда непонятно — она сейчас будет плакать или смеяться. Он думает, потом объясняет: “Понимаешь, хор привык к камертону, это раз! А во-вторых, камертон из-за кулис в зале не слышен, а ты пропоешь им „ля” на сцене, в зале будет слышно, понимаешь?” — “Понимаю!” — я киваю головой. “Ну вот, — радуется он, — пошли дальше. Хор услышал камертон, и сразу все тихонько „замычат” — в унисон камертону. Ты тут же поднимаешь руки вверх, все перестают мычать, на тебя смотрят, и ты начинаешь дирижировать. По-моему, все очень просто?” — “Да, — говорю я, — это просто!”
Мамочка, когда вечером узнала, что я дирижирую, сказала, что выступать надо в платье и туфлях, — я сразу подумала, что это правильно, но сама бы я ни за что не догадалась!
“Но у нее туфли только летние!” — расстроилась Бабушка. “Вот и прекрасно, — обрадовалась Мама, — они больше похожи на нарядные! И вот еще что, Мамочка, — сказала Мама Бабушке, — подбери ей, пожалуйста, чулки, чтобы штопка была не видна”.
КОНЦЕРТ В “МАДРИДЕ”
Сегодня день концерта — Эллочка уже ушла, а мы собрались и тоже пошли — Бабушка, Анночка и я. Очень жалко, что Мамочки нет — она, как всегда, работает! Мы пришли в “Мадрид” — мне сказали, чтобы я сразу шла за кулисы, но мне очень хотелось посмотреть, что в зале, мы туда вошли, и я просто охнула — такой большой зал — и везде-везде сидят раненые, и у них очень радостные лица. Мест свободных почти нет — мы пошли по проходу — а раненые, как только увидели Анночку, сразу стали звать: “Идите к нам, идите к нам!” Анночку уже кто-то к себе на руки посадил — Бабушка смеется, Анночка смущается — я думаю — как все здорово, и бегу за кулисы.
Читать дальше
