Этот оперуполномоченный-филателист (в свою очередь унаследовавший страсть к собиранию марок от своего отца-адвоката, приятельствовавшего с самим Кони), пользуясь наводкой одного из следователей, также страстного собирателя марок, производил обыски в домах известных ленинградских филателистов, благодаря чему становился обладателем бесценных сокровищ. Кондрат даже женился на дочери ссыльного филателиста. Карьера оперуполномоченного закончилась в тот день, когда его коллеги выяснили, что наиболее ценные марки из изымаемых коллекций Старшин оставляет себе. После бурного объяснения со следователем, спрятав коллекцию в надежном месте, Кондрат Старшин застрелился из служебного нагана прямо в рабочем кабинете.
Юрин отец обладал редким даром распознавания раритетов, располагал множеством каталогов и справочников для филателистов, отлично разбирался в зубцовке, в сортах бумаги и водяных знаках. Алексей Кондратович спешно закрыл ателье на обед и буквально силой, как на забор крови из пальца, потащил Лиду в свою холостяцкую квартиру в старом городе, заставленную старинной мебелью, чтобы показать ей настоящий богемский расписной шкаф и итальянский комод с набором маркетри… Фотограф видел в Лиде человека, дружного с его сыном, и надеялся через нее повлиять на Юру, но Лида на раритеты и антиквариат реагировала вяло, — точно на резиновые свистульки, призванные отвлечь ее внимание. Как только Лида вошла в комнату Алексея Кондратовича, она увидела за стеклом полированной полки над стареньким пианино конверт с пластинкой Генделя “Триумф времени и правды” — и тут она поняла истоки Сашиного недавнего триумфа в гостях у Юры… Значит, Лида была не первой, чью близость к сыну пытался использовать Алексей Кондратович.
Это круто меняло дело. Лида, которая явилась в этот дом, уступив напору фотографа из чувства жалости к старику, заискивающему перед нею, теперь послушно рассматривала его сокровища и слушала историю их обретения. Но все эти раритеты заслонил Гендель в парике с белыми буклями. Взяв пластинку в руки, Лида ощутила нежность, будто Саша снова коснулся ее волос. Она попросила разрешения взять пластинку домой. Алексей Кондратович немного смутился — он никому не давал пластинки из своей фонотеки. Тем не менее, желая привязать к себе Лиду, которая теперь не могла исчезнуть навеки, имея на руках принадлежащую ему вещь, Алексей Кондратович согласился, но попросил ее тщательно протирать иглу кисточкой, которую тут же ей выдал, и брать диск в руки осторожно, держа его за края. В благодарность за пластинку Лида поведала фотографу о вечере в гостях у Юры. “Не правда ли, его мать так величественна, — то ли в шутку, то ли всерьез произнес Алексей Кондратович. — А скажите, Лида, понравилась ли вам манера исполнения Юрием соль-минорной прелюдии Рахманинова? Мне-то кажется, эту вещь надо исполнять менее догматически… Рахманинов бы в гробу перевернулся, услышав такую прелюдию!.. Так вы любите Генделя? Юра плохо знает музыку старых мастеров, потому что Шестопалов мало что смыслит в барокко, ха-ха, этот вздорный старик обожает Шестую симфонию Чайковского и не подозревает о том, что некоторые темы и даже тональность Петр Ильич позаимствовал из „Пассакальи” Куперена Великого… А вы знаете, каким хитрым манером мне удалось пристрастить Юру к музыке?.. Ну конечно, нет, — ведь его мать приписывает эту заслугу себе… Ксения Васильевна не слишком музыкальная особа. Это я принес музыку в ее дом. Я приобрел для Юры в антикварном магазине старинное механическое устройство — оркестрину. Она играла несколько мелодий, в частности арии из „Дон Жуана” Моцарта и кое-что из Россини, Юра слушал и начинал интуитивно перебирать пальцами по любой поверхности, как будто играл на клавишах… Однажды он таким образом наигрывал арию Церлины на оконном стекле и, взяв последний аккорд, продавил его и поранил пальцы… После этого Ксения Васильевна выразила желание, чтобы я купил ему настоящий инструмент…”
Лида слушала и ушам своим не верила. Эта же самая история произошла сто лет назад с Чайковским; там тоже фигурировала оркестрина, ария Церлины и разбитое окно… Алексей Кондратович на голубом глазу приписал эту историю себе. Но чтобы так вдохновенно лгал взрослый! “Я что-то не видела в доме Юры оркестрину”, — неуверенно сказала Лида. “Я выбросил ее за ненадобностью в Тьсину”, — подмигнув ей, сказал Алексей Кондратович. Вот как! Оркестрина утонула в Тьсине! И теперь механическое устройство, подобно гуслям Садко, наигрывает на дне выпучившим глаза от удивления жерехам арию Церлины!.. Юрин отец, сделав серьезное лицо, продолжил: “Я слышал, ваши родители увлекаются оперой… У вас, наверное, полным-полна коробушка опер? О, не слушайте их, барабанную перепонку испортите…” — “Я под „Аиду” мою полы”, — сказала Лида. “Для этого Верди вполне пригоден, — согласился Алексей Кондратович, и вдруг маска вечно униженного человека слетела с его лица, точно, вручив Лиде свою пластинку, он почувствовал над ней свою власть, как лекарь-отравитель Бомелий над бедной Любашей из „Царской невесты”. — Фотограф взял ее за руку. — Умоляю вас, Лида, не мойте полы под Генделя. Это нектар и амброзия для нашего слуха… Так же коленопреклоненно молю за Баха и Моцарта. Последний — идеал равновесия мелодии и гармонии. У Бетховена уже обнаруживаются первые признаки гипертрофии гармонии, которая достигнет высшей точки у поздних романтиков… Благодарю за посещение моего скромного жилища. Позвольте помочь вам надеть эту дивную шубку — вы в ней похожи на Снегурочку Римского-Корсакова, наивную и нежную. И приходите ко мне, Лида, не забывайте, двери моего дома для вас всегда распахнуты настежь”, — с этими словами Бомелий отпустил ее. Как гласит подпись к 72-му офорту Гойи, не уйдет та, которая сама захочет быть пойманной .
Читать дальше
