над крыльцом кудрявясь, ломоносы,
чья хозяйка снова на мели,
но в седом дыму от папиросы.
А в культурном слое, вопреки
видимости безнадежной этой,
непростые дремлют черепки
и нездешней выделки монеты.
* *
*
От моря до моря легла непроглядная суша,
как некогда — мертвой китихи смердящая туша.
И некуда деться мне, дочке морского врача,
на поприще странном не лучшие годы влача.
Все волоком, волоком — втайне о море мечтая.
Ты в сторону моря летишь, лебединая стая?
Ты в сторону моря стремишься, груженый состав?
“Ты в сторону моря...” — шепчу, безнадежно отстав.
Высокий берег
Маяк в ограде нового литья,
старинный герб разобран на фрагменты.
Уже стыжусь унылого нытья,
но не скуплюсь тебе на комплименты.
Тебя новейший радует пейзаж
и старый джаз на детской дискотеке,
нудистский пляж с цирюльнею “Визаж”,
что нас болванит в двадцать первом веке?
У королевской груши постоим,
бесплодной, как смоковница былая.
Рванул норд-ост — всей кроною за ним
беспечно понеслась листва, пылая.
Ее костер легко погасит мрак.
Что потаенным зорким видишь оком?
Да так, всего безделицу, пустяк.
Не стой одна на берегу высоком.
* *
*
В окне виноградная плеть шевелила усами
и слабо виднелся двузвездный медведицын хвост.
Она просыпалась, шепча: “Неужели за нами...” —
ответствуя, небо ей бросило пригоршню звезд.
Уже не включатся в подкорку иные напасти,
пока не забыто ночное шуршание зла.
Уйми эти страсти. Отведай последние сласти.
Припомни бесцельно, какою красоткой была.
* *
*
Пальцы серых обезьян...
Зинаида Гиппиус.
Множа морок и обман,
неправдоподобно тонки
пальцы серых обезьян,
их нечистые ручонки,
их змеистые хвосты,
позвоночный хруст удавки.
Мне невинно лгут цветы
на невинной нежной травке.
Но, святой и крепкий Бог,
велика Твоя поблажка:
слышу детский голосок,
сходный с жалобой барашка.
* *
*
Велика вероятность метели
на исходе этой недели,
велика вероятность того,
что усмешкой двусмысленной праздник
обернется и свечка погаснет
на столе ни с того ни с сего.
Сквозняки без спроса гуляют,
тот, кто ежится, дверь затворяет,
запирает щеколдой окно.
А у нас тут — вольная воля,
словно в замети чистого поля,
словно третьего не дано.
На исходе этой недели
велика вероятность метели,
велика вероятность того,
что оскалом немыслимым праздник
обернется и свечка погаснет,
даже если поверим в него.
Кто стучится? — Никто не стучится.
Одинокая старость случится? —
Мы ее поджидали давно,
как ползущую к цели улитку.
Отвори потихоньку калитку,
отвори слуховое окно.
* *
*
Вывелись имперские замашки.
На откосе выцвел алый мак.
У меня повадки замарашки.
Что не так?
Ты не баловала нас, погода.
Шквал, тревога, близкий лай собак.
К морю добирались мы полгода.
Что не так?
Чей ты, берег с белыми костями,
голый мыс, полуслепой маяк?
Ты молчишь, но мы узнаем сами,
что и как.
Продолжение. Начало см. “Новый мир”, № 7 с. г.
Вечность
Зашел приятель. Посидели, поболтали.
— Все пишешь? — спрашивает.
Я пожал плечами: все пишу, мол (см. Писатели ). Как видишь.
Он говорит:
— А зачем?
Я опять плечами пожимаю:
— В каком это смысле — зачем?
— Ну в таком, — настаивает он. — Зачем? Или — для чего?
— Как тебе сказать...
И правда, не знаю, что сказать.
Потом взял и брякнул — вроде как пошутил:
— Для вечности!
А он, собака такая, оживился, да еще как глумливо:
— Это что же это за издание такое — “Вечность”? В первый раз слышу! “Науку и жизнь” знаю, “Столицу” знаю... “Согласие” вот еще есть такой журнал, “Новый мир”, “Наш современник”... А “Вечность”? Занятно! А какие там, позволь спросить, гонорарные ставки?
Читать дальше
