Моранж с неизбежностью взыскует “геройства и престижа”, а находит в прошлом одних неудачников! Вот почему все линии досадно обрываются и вот отчего скороговорка. Для приличного человека, взобравшегося на вершину социальной пирамиды, навязчивая неудачливость близких людей нестерпима. Великая и страшная картина Николаса Роуга про искусство памяти так и называлась: “А теперь не смотри!”
Лента “Хористы” вовсе не сентиментальна, как может показаться зрителю, неверно выбравшему протагониста, то бишь ракурс зрения и доминирующую интонацию. Напротив, это весьма жесткая работа про то, что за социальный успех приходится платить слишком дорого.
(4) У некоторых зрителей моя интерпретация фильма может вызвать протест. Такие зрители посчитают мою версию неправомерным усложнением. Зря.
В отличие от писателей, композиторов или рисовальщиков, кинематографисты не контролируют свои произведения полностью. Они всего лишь силятся делать некоторую работу по определенным правилам, но в результате оказываются много мельче и своей задачи, и своей работы. В конечном счете кино — это бурный поток коллективного бессознательного и социального воображаемого. Так сказать, Янцзы и Хуанхэ в одном флаконе.
Если фильм задевает нас по-настоящему, мы, чтобы не утонуть, вправе интерпретировать его сколь угодно решительно.
(5) Едва учитель музыки Клеман Матье заявляется в интернат, его стращают именно тихоней Пьером Моранжем. Объясняют: мальчик внешне спокойный, но тем более опасный. Мы некоторое время ждем от Пьера хулиганских проявлений, но их нет как нет! Ничего удивительного, ведь фильм — его собственный внутренний монолог. Все события отфильтрованы сознанием Пьера, прошлое зачищено в его собственных интересах. Пьер — молчаливый, застенчивый, честолюбивый красавчик, а не хулиган!
Однако среди детей есть еще более молчаливый и еще более загадочный ребенок — некий Пипино. Его родители погибли в годы немецкой оккупации. Но ребенок проявляет редкостное упрямство. С нетерпением ожидает каждого субботнего дня. Убегая с занятий, прилипает к интернатским воротам. Мальчик убежден, что именно “в субботу” его навсегда заберет Отец.
Пипино — самый затюканный, самый неуспешный, самый безнадежный. К примеру, лишь два ученика не проявили никакой способности к пению и остались за пределами хора. Первый, Корбен, окажется вором. Второй, бесталанный Пипино, добьется своего и таки дождется Отца.
Ключевая оппозиция картины тщательно замаскирована. Эта оппозиция “Пьер Моранж — Пипино”. Все остальные линии, включая линию учителя музыки Клемана Матье, на поверку оказываются вспомогательными!
Эта картина гораздо, гораздо сильнее, чем кажется на первый взгляд. Но до разгадки ее загадки еще далеко. Вперед!
(6) Обманных второстепенных сюжетов много. Допустим, конфликт учителя музыки гуманиста Матье с директором интерната, циником и карьеристом Рошеном. Матье самым очевидным образом воплощает лучшие качества, Рошен — худшие. Матье подступает к детям с любовью, Рошен — с подозрительностью и плеткой. Матье против доносительства, Рошен — за. Матье за интересненькое, за искусство и полет души, Рошен — за рутину, зубрежку и тягомотину. Нравственная победа Матье настолько убедительна, что по определению не может быть предметом искусства.
Оппозиция “Матье — Рошен” — это риторика, дидактика, хитроумная обманка.
(7) Есть еще мама Пьера Моранжа. Молодая мать-одиночка работает официанткой. Вынуждена отправлять сына в интернат. Почему? Не хватает денег на его содержание? Или…
Настоящий хулиган, некий Моден, бросает Пьеру в лицо: “Все говорят, что твоя мать — шлюха!” Так ли это? Сначала Пьер, подобно Оливеру Твисту, бросается в драку, а после убегает в город, чтобы последить за матерью, чтобы узнать правду.
Вот Пьер прячется за чьим-то автомобилем, подглядывая через окно кафешки. Мать тем временем обслуживает клиентов: ничего особенного, никаких непристойностей.
Но — внимание — этот эпизод длится всего пять-шесть секунд. А может быть, Пьер увидел что-нибудь позже? Может, эту страшную для ребенка правду его нынешнее сознание попросту вытеснило, элиминировало? Тем более что похороны матери состоялись только что, пятьдесят лет спустя.
Читать дальше
