И в-третьих, причина, вероятно, общая для многих. Современная литература устала от накатанной до гладкой бесчувственности колеи, от однотипных, до зубной боли знакомых приемов письма. Она ищет новых способов выражения и — как следствие — новых взаимоотношений с реальностью. Рациональное письмо имеет ограничения. Искусство — пока оно живо — ищет путей любые ограничения преодолеть. Это не значит, что скоро так будут писать все. Это значит лишь, что перемены назрели. Роман “Рыба” — одна из попыток нащупать новое. Возможно, не самая впечатляющая. Но и не самая безуспешная.
Мария РЕМИЗОВА.
Иноформатная традиционалистка
Елена Исаева. Лифт как место для знакомства. Пьесы. М., “Эксмо”, 2006, 352 стр. (“Иной формат”).
Наташа. Ты представляешь! Сережка купил ей электрический чайник на свои собственные деньги! Как ты думаешь — это любовь?
Ляля. Я думаю, это чувство ответственности.
Елена Исаева, “Убей меня, любимая!”
Важный сдвиг в литературном процессе: в телефонных книжках российских издателей появились номера не только детективщиков и фантастов, но и драматургов. Издательство “КороваКниги” на свой страх и риск выпустило в серии “Поставить!” сборники Максима Курочкина, Василия Сигарева, Данилы Привалова, Юрия Клавдиева — и практически весь тираж разошелся. Почти одновременно крупнейшее российское издательство “Эксмо” по инициативе редактора Карины Халатовой опубликовало пять авторских драматургических сборников. Вспомним вышедшую в издательстве “Время” книгу текстов Ивана Вырыпаева, не оставим без внимания интерес к новым пьесам толстых литературных журналов — и картина станет окончательно ясной: драматургия понемногу расстается с ролью золушки, в которой прозябала все постсоветское время.
Не просто войти в мир актуального чтения, но, что еще сложнее, его покорить. Впрочем, эта задача — лишь одна из составляющих масштабной экспансии “новой драмы”. Театр, кинематограф, телевидение, публицистика — молодые драматурги “без комплексов” стремятся утвердить себя во всех этих сферах.
Елена Исаева в каком-то смысле олицетворяет в себе универсализм авторов “новой драмы”. Не бросая поэзии, она ушла в драматургию, успевая при этом писать сценарии телесериалов (кто кинет в нее за это камень, тот непременно заденет Дюма, Бальзака, Достоевского, зарабатывавших на жизнь “мылом” того времени — романами-фельетонами).
Исаева — поэт редкого дара: негромкого, но сильного, подкупающего простотой, на ее стихи “подсаживаются” даже люди, в принципе отрицающие способность современной поэзии к производству новых смыслов.
За империю за третью
Если можешь — помолись.
На античную трагедию
Не потянет наша жизнь.
Там у них слова высокие
И возвышенная страсть.
А у нас снега глубокие,
Чтобы выйти — и пропасть.
Женской поэзии после Сапфо были присущи две крайности: либо упорные претензии на мужскую роль и статус, либо самоуничижение на грани кликушества. Исаева всегда и везде ощущает себя просто как человек — но женского пола. Свойство крайне редкое — и необычайно подкупающее.
Вторая особенность исаевских стихов — отказ от интеллектуальных котурнов. Исаева не пытается каждой строкой и каждой буквой вытаскивать наружу тысячелетний хвост культурологических аллюзий и ассоциаций, чем нередко грешат ее собратья по цеху. Исаева — поэт глубоко личной и, в сущности, единственной темы.
Призвание мужчины — сделать женщину опытной, изменить ее. Для Елены Исаевой это столь же непререкаемо, как сотворение человека по образу и подобию Божию. Если Бог есть любовь, в созданном Им мире любовь должна быть главной и универсальной ценностью. И хотя доверчивость к жизни подчас оборачивается жестоким уроком обмана, все равно надо следовать этим путем — от незнания к про-свещению, про-низанности любовным светом, от неопытности — к новому опыту, к новому освоению межличностного, межчеловеческого пространства.
Мало кому из героев Исаевой-драматурга удается выдержать свое предназначение. Быть достойным его или хотя бы не умалять своей роли. Актер-премьер Сергей (“Убей меня, любимая!”) дарит возлюбленным надежду, заманивает и учит их сравнивать прежний опыт, прежних себя с нынешним состоянием любви, однако сам способен исключительно на спринтерские дистанции, непродолжительные встречи-эпизоды. Втягивает жену в свои наваждения-кошмары живущий двойной жизнью Виктор (“Лифт как место для знакомства”), но в финале пьесы ему проще совершить самоубийство, чем снова вернуться к той ситуации взаимной необходимости, которая когда-то соединила его и Нину. Даже трогательный Игоряшка (“Про мою маму и про меня”), много лет хранивший верность своей первой любви, так и не решается снова встретиться с ней. Не просто вспоминать издалека о детских чувствах и знаках внимания, а признать, что прежняя Катя осталась только в его снах и рассказах, а теперешней реальной женщине нужны не слова по телефону — присутствие рядом человека, который мог бы ее поддержать.
Читать дальше
