счет за любовь за то что любила многих
ну и фигня что мотив этот пережеван —
плакала зная нельзя приручать чужого
вот он чужой по утрам у меня в постели
да неужели чужой он и в самом деле
так не бывает твердила и вправду теперь свой угол
пятый как водится но мы довольны вполне друг другом
если ты встретишь меня в магазине, в метро, в аптеке
знай — мне вполне комфортно в условиях ипотеки
* *
*
Очень холодная вещь, оставляющая ожог.
Знаю — всего лишь разница температур.
Но как же хочется трогать, плакать, выпендриваться, мой бог,
а он уже дико устал от таких истеричных дур.
И я буду писать в соответствии с правилами орфографии,
требованиями этикета и т. п.
Только на всем подряд, от эпиграммы до эпитафии,
будет стоять невидимый, неуместный значок “тебе”.
* *
*
О себе говорить — как пытаться понять Творца,
отчего и зачем, почему не вот так, а эдак.
Одновременно в роли ответчика и истца
промежуточный кто-то в цепочке “потомок—предок”…
Чтоб на мне сфокусировать —
лучше к заре времен,
где такой же нескладный, но, в сущности, добрый малый
озадачен собою, судьбою не умудрен,
знать не знает, что жизнь не сложилась и все пропало
у меня…
У него же прекрасные табуны,
золотая юрта и степь без конца и края,
у него луноликая дочка и три жены,
я совсем не в них…
на кубызе я не играю…
Я лелею и холю чужую-чужую речь,
мной за то недоволен родной мой народ татарский
и скорее готов на молчанье меня обречь,
но у нас же общий характер — степной, бунтарский.
Я затем теперь отверзаю свои уста,
нелюбимый ребенок, умеющий меньше прочих,
что порою простая правда не так проста,
а имеющий уши не слышит, когда не хочет.
Разве мудрость бывает надменною или злой?
Разве все мы не дети Адама, чуть лучше, хуже?
Я стою на границе. Я — голос. Я — ваш связной.
Между миром и миром стою. Я всегда снаружи.
Пусть во мне говорят и эпохи, и языки
и народы сближаются, чувствуя тяготенье,
все мы люди, и все мы пьем из одной реки,
лишь пока мы вместе, мы избежим забвенья.
Ремизов Виктор Владимирович родился в 1958 году в Саратове. Окончил филологический факультет МГУ. Живет в Москве. Печатается впервые.
Пол-лося
Данилов проводил городских охотников. Сидел на базе за длинным столом с остатками закуски, грязными тарелками и рюмками и считал деньги. Получилось хорошо. Охотники сбраконьерили, завалили лося сверх лицензии и, задабривая охотоведа, отсыпали щедро. И еще в придачу половину этого лося оставили. Данилов сидел довольный и лениво раздумывал, что с этим “левым” лосем делать, но решение уже было, конечно. О браконьерстве, кроме Сашки, никто и не знал, а мясо можно будет отвезти завтра в ресторан. Он прислушался — Сашка уже разрубил и, видно, ушел — не слышно было его во дворе.
Данилов сложил деньги и засунул в прореху за подкладку ушанки — раньше, когда только начинались эти коммерческие охоты, он серьезно побаивался, вот и осталась привычка, но тогда и денег было немного, а теперь с трудом лезут. Он мысленно доложил их в свою кубышку и подумал, что надо бы уже купить лес на новую базу.
Хороший был человек-то, Данилов. Добрый, в общем. В работе умелый, в компании — и веселый, и рассказчик не последний, когда в настроении, конечно. И в лесу все как свои пять пальцев знал. Хороший был охотовед. Не зря Николаич, помирая, его на свое место поставил. Все, кто в районе к охоте отношение имел, уважали его. Может, за что и недолюбливали, но уважали.
Новую базу — не такую, как эта казенная развалюха, а свою собственную, красивую, на берегу озера — он задумал строить два года назад, но все не начинал. В их райцентре работы толком не было, и завистников на его “бизнес” было немало. Все, что хочешь, могло быть, и налоговая могла заинтересоваться, и, главное, перед людьми почему-то было неудобно.
Читать дальше
