— Малой, чего шумишь? — И дальше проваливался в сон.
Какой он мне дядя?
Коля и мой папа росли вместе. Мать была сестрой моего деда (в девичестве Шаргунова). Всех четверых ее братьев перебило в войне. И ее мужа убило в первые месяцы войны, крестьянского парня, от которого остался младенец и смешная фамилия Болбас, похожая на мужицкое пузо, выросшее у этого младенца спустя многие годы. Вдовая мать Коли приютила мою бабушку, тоже вдову, с тремя детьми, в уральском Еткуле, куда те перебрались из вятской деревни. Колина мать работала продавщицей в магазине, моя бабушка устроилась кастеляншей при гостинице. Она-то
и познакомила Колю с будущей его женой, оренбургской девушкой, остановившейся в той гостинице. Колина местная девчонка не пошла с ним в кино, и моя бабушка подсунула ему свою постоялицу. Они смотрели “Летят журавли”. Он проводил ее до гостиницы и на следующее утро пришел за ней снова. От прежней девочки отвернулся, а в новую так вцепился, что пришлось ей вскоре проститься с Оренбургом, — сыграли свадьбу через месяц после знакомства.
Анна, так звали Колину жену, по профессии швея, темненькая, веселая и простосердечная пышечка, приехала к нам вместе с ним перед тем, как им улететь на Кубу. Мне было семь лет. Из серого промышленного Орска к синему океану страна посылала Колю — строить завод. В Орске оставалась взрослая дочь.
Аня часто вспоминала историю знакомства с Колей. Он с мягкой иронией и нежной улыбочкой поддерживал воспоминания. “Как хорошо у нас все начиналось! В кино водил и на обратном пути песни мурлыкал. Все песни наизусть мне споет, какие только есть, пока гуляем. Дотемна гуляли. А как ты у меня первый поцелуй вымаливал? На колени встал! Чего смеешься?
А как умолял за тебя пойти? Говорил: будешь, Анюта, в меду купаться, я все за тебя сам делать буду, живи со мной и радуй, что ты есть такая. Говорил? Правильно, киваешь. А как узнал ты, что я Танюшку жду, так до потолка целый час прыгал, соседи милицию вызвали, думали — драка”.
Каждый вечер и каждое утро в те дни, что Болбасы гостили, повторялось одно и то же: я со всей дури вонзал кулачок дяде Коле в толстый живот, точно бы надеясь выпустить оттуда воздух.
Тетя Аня корила меня встревоженно, но все равно по утрам и вечерам пузо выкатывалось посреди комнаты. Дядя храбрился: “Давай, тузи! Думаешь, боюсь? Это у меня не жир, это пресс!” Я медлил, он, равнодушно позевывая, бормотал: “Ну давай, убивай, не томи”, — и хныкал вроде бы в шутку, а я, отвернувшись или заговорив о постороннем, вдруг с размаху бил.
Болбас морщился.
— Живой? — спрашивала жена обеспокоенно.
— В порядке.
— Правильно Сережа делает: давно пора худеть, на кого похож!
— Я в молодости крест на кольцах держал. — Посмеиваясь, он оглаживал брюхо, лицо прояснялось: детская экзекуция была пройдена.
Он вообще говорил негромко, посмеиваясь. Зачем повышать голос, когда есть большущее тело?
— Дядя Коля, а как на заводе? — спросил я.
— Нормально. Хочешь на завод?
— Ага.
— Так сразу туда и не зайдешь. — И он начал излагать в своей неторопливой, чуть насмешливой манере: — Подготовка нужна. Вот космонавтов к полету готовят, так и к заводу надо готовиться. В драках побывать стенка на стенку, на крыше поезда прокатиться, в лесу медведя встретить и убежать целехоньким. Что еще? — Сложил губы и слегка подул как-то и пренебрежительно и деликатно, точно на пушинку. — Ну и знать, как
с техникой обращаются.
— А ты все это видел?
— Испытал. Ты папашу своего расспроси. Он ведь тоже у тебя заводчанин. После Суворовского училища на заводе сталь лил. Это потом стихи стал печатать и в Москву перебрался.
— А ты завод любишь?
— Нормально. Трудно, но я без работы не могу. Ребята меня любят.
— Роботы?
— Ребята. Товарищи мои. Народу много. Жарища, духота. Грохот. Искры летят. Я и говорю тебе: сызмальства надо к такому готовиться. У меня друг зазевался, и ему руку оттяпало.
— Как это — оттяпало?
— По плечо, — невозмутимо сказал Болбас и колыхнул здоровенным плечом. — В Крым путевку дали, а толку-то. Новая не вырастет.
Надо же было так случиться, что в тот день после этого разговора я поехал с тетей Аней на рынок на троллейбусе, сидел у входа, вертелся, махал руками, и распахнувшейся дверцей мне прихлопнуло правую кисть. Больно прижало. Не вырвешься. Может быть, это было воздаянием за кулак, таранивший родственное брюхо?
Читать дальше
