Вечером Охлопков отправился на службу. Из зала доносилось все то же:
— Кстати, господин советник, я хотел бы получить с вас плату за сегодняшний визит.
— Хорошо. Сколько?
— ...
На улице снег. Жаль, придется отменить прогулки по крыше.
Если уж выпало жить в городе, то хорошо бы — на последнем этаже, в Глинске — на девятом, но есть города небоскребущие: там — на двадцатом. Почему-то тянет занять господствующую высоту. И ослабить притяжение земли. Кажется, в этом главная идея города.
Свет в зале зажегся, и зрители завертели головами, сомнамбулически начали двигаться, словно слепые котята. Кто-то вопросительно взглянул на него, шевельнул накрашенными губами... Этой девушки не было. Заперев все выходы, он взошел на сценку, приблизился к ящику в углу, поднял крышку: черно-белая клавиатура — это гениально ясно, этот контраст, самый вид клавишей действует освежающе и в чем-то сразу убеждает... Но на самом деле музыка не так ясна и понятна и контрастна. Он надавил на черную клавишу. Странно-глубокий звук. Это похоже на голос? Да, но неизвестно чей. Человеческий? Может быть, но не голосовыми связками и легкими рожденный. Хорошо бы обо всем этом поговорить с лейтенантом. Охлопков оглянулся на пустые ряды, попытался вообразить чувства музыкантов, вытрясающих душу из инструмента на глазах публики, — и вдруг окончательно понял, как своеобычен и глубок опыт лейтенанта.
Около полуночи позвонили. Он отложил журнал, подошел к “конторке” билетерши, снял трубку, взглянул на стеклянную стену фойе: над фонарями и черными деревьями кружился снег — беззвучно, хотя ноябрьский снегопад можно сравнить с клавиатурой, нет?
— Да?
— Добрый вечер. Куда я попал?
— Кинотеатр.
— “Партизанский”?
— Вы угадали.
Короткий смешок. Голос слегка картавящий.
— Надеюсь, я вас не очень потревожил?
— Нет.
— Да ведь вы на службе.
— Разумеется. Но — не автоответчик.
— А ваш автоответчик как раз и не срабатывает. Проверьте.
— Хорошо.
Проверка? кто-то из администрации? но там одни женщины. Вообще сторож не обязан вести телефонные беседы.
— Я, собственно, хотел узнать о программе на следующую неделю.
— Ничем не могу помочь.
— Да?
— Да.
— Странно. — Трубка помолчала, вздохнула. — Нет, я понимаю, я же не сумасшедший. Просто подумалось, что... ну, если логически рассуждать? Служба все равно обязывает бодрствовать.
— Надеюсь, завтра починят автоответчик.
— Простите, — откликнулась трубка.
Охлопков опустил свою, не дожидаясь гудков с той стороны.
Крыльцо уже все побелело. Он допил чай, взял сигарету, вышел на террасу. Здесь от снега защищал массивный и широкий козырек. Охлопков вдохнул снежный воздух, послушал. Снег молчал, как он ни напрягал слух. Иногда со стороны дороги долетало рокотанье моторов. Мимо прошла женщина с черным псом. Пес угрюмо посмотрел сквозь снег на Охлопкова, ответившего ему разгоревшейся сигаретой. Женщина тоже взглянула на него, обратив к кинотеатру большое лицо с темными глазами и темными губами. Они прошли дальше, пес и женщина в шуршащем плаще и шляпе. Охлопков смотрел им вслед. Почему бы этой даме не взойти к нему на крыльцо, попросить зажигалку... Его одолели извечные фантазии одиноких молодых мужчин. Он вздохнул, бросил окурок и вернулся в фойе. Нахлынувшее желание томило. Он виновато покосился на иконостас советского кино — киностас с серьезно-вдумчивыми и сдержанно улыбающимися актерами, на буфетную стойку со стопкой салфеток, зевнул. Эрос в загривок толкает, как грубый учитель нерадивого ученика. Эрос, Эреб, Эрзац... Надо будет справиться в словаре про Эреб, что-то в этом...
Снова раздался звонок. Или удар по клавишам пианино. Нет, звонил телефон. Охлопков подошел к “конторке”, помедлил и взял холодную трубку.
— Алло? — тяжело спросил он.
— Гм, хм, э-э...
Черт, неужели снова этот киноман?! — подумал Охлопков, встряхиваясь, трезвея от полусна. Да, это был он. Голос звучал просительно. Неизвестный объяснил, в чем дело. Обычно он перезванивался с предтечей Охлопкова...
— С кем? — не расслышал Охлопков.
С предшественником. Куда он исчез? Кто? Да вот ваш предшественник. Охлопков не знал.
Читать дальше
