Что это, я спрошу, это лоб человеческий,
Зачем он нужен, не для того ли, чтоб
Приложить к нему подорожник или маркером острым
Написать на нем какое-то глупое слово или
Не для того ли, чтоб кто-то мог тебя гладить, будто собачку,
Не для того ли, чтоб нас погладили, будто собачку,
Меня с тобою, нас, которые я, погладили, будто котенка,
Сказали, ну, что же ты, детка,
Совсем сумасбродишь со своей пирамидкой?
Давай-ка ее сюда, мы с ней разберемся,
А тебе принесем другую игрушку,
С которой все будет понятно.
Олег ДАРК.
Прозрачные слова
Эрнст Юнгер. Годы оккупации (апрель 1945 — декабрь 1948).
Перевод с немецкого И. П. Стребловой. СПб., “Владимир Даль”, 2007, 367 стр.
Как люди, получившие страшный урок, могли вновь — часто на протяжении одной жизни — вступить в войну, через двадцать один год после Первой мировой? Стоит задуматься, сколь восхитительно было чувство первобытного братства в окопной грязи Соммы или Карсо — своего рода предвестие подлинной человечности. Можно ли было отказаться от соблазнительной надежды, что это предвестие сбудется после того, как на земле воцарится мир?
Мир — вот что самое сложное.
Алессандро Барикко, “Такая история”.
В любой стране, если присмотреться, есть фигуры, которые, будучи значимыми и уважаемыми в большинстве других стран соответствующей ойкумены, именно в этой стране “не пошли”, остались на периферии интеллектуального внимания. К таким фигурам в области философии, как мне кажется, у нас относятся Э. Чоран, Э. Левинас и Э. Юнгер. Так, если, скажем, Фуко, Деррида и Бодрийяра постоянно переводят, проводят конференции по их творчеству, их имена — пусть и на уровне тех же симулякров или в печальном разделе некрологов — мелькают в прессе, то много ли, например, рецензий вы видели на последний перевод Чорана “Признания и проклятия”? Понятно, что раньше Юнгера не переводили из-за имиджа “фашиста” и “милитариста”, но ведь и сейчас, спустя семь лет после публикации перевода “В стальных грозах”, само это название вряд ли на слуху у широкого читателя, тогда как в Европе эта книга о Первой мировой войне так же значима, как книги Э.-М. Ремарка и Э. Хемингуэя. Или если привести чуть более экзотический пример, то можно вспомнить книгу Э. Лимонова “Священные монстры”, в которой собраны эссе о так или иначе повлиявших на мировоззрение этого “ультра” культурных персонажах: вполне ожидаемо, согласитесь, было бы увидеть среди имен Гитлера, Селина, Муссолини, Эволы идеолога “консервативной революции” Юнгера…
Все это, заметим, тем более странно, что за последние годы не только была переведена большая часть самых важных из многотомного наследия Юнгера произведений — собрание дневниковых записей “В стальных грозах”, “Излучения”, сборник эссе “Сердце искателя приключений”, философские сочинения “Рабочий. Господство и гештальт”, “Тотальная мобилизация”, “О боли”, утопический роман “Гелиополь”, но и, кроме подробных предисловий к упомянутым переводам А. Михайловского и Ю. Солонина, были опубликованы работы непосредственно о Юнгере — “Миф о модерне: поэтическая философия Эрнста Юнгера” П. Козловски1 (М., “Республика”, 2002), “„Рабочий” в творчестве Эрнста Юнгера” Ю. Эволы (СПб., 2005), а также сборник “Судьбы нигилизма”, в котором, кроме перевода эссе Юнгера “Через линию”, содержится отклик Хайдеггера на это сочинение и работы современных немецких философов о полемике двух мыслителей.
Из уже написанного ясен если не калибр, то разносторонность личности Эрнста Юнгера. Тот же Козловски сравнивал Юнгера с Гёте, в нашей же стране едва ли не корректнее звучит сравнение с Гумилевым. Родился в 1895 году, брат — Фридрих Георг, философ классического толка. Невзрачные успехи в школе, запойное чтение, при первой возможности сбегает в Африку, которой бредил, в Алжир, записавшись в Иностранный легион, откуда Юнгера вытаскивает отец. Он возвращается к учебе, но тут начинается Первая мировая, и Эрнст одним из первых записывается добровольцем. На пари Юнгер мог бы обойти Гумилева с его двумя “Георгиями” — четырнадцать (в предисловии к “Годам оккупации” говорится даже о восемнадцати) ранений, постоянные повышения и награды, среди которых высшая в Германии — “Pour le Mйrite”. И посреди всего этого, на коленке, в окопах, — дневники, которые он будет вести всю жизнь и из которых получилась, например, книга “В стальных грозах”, книга о блеске мужества, подвига и братства, а также о боли войны, принесшая первую славу и выдержавшая баснословное количество изданий.
Читать дальше
