Незаметно для самого Евгения его ждущий взгляд оторвал Анну от рукописи. Он не хотел этого! В чем дело? Сила притяжения им написанного так мала? Спросить? Нет, наивные, открытые вопросы — слишком легкий способ, тут нужна отмычка посложнее. Думай сам, наблюдай...
— Я вам ставила пластинку про паровозные искры? — Анна соскользнула с кровати, подошла к подоконнику, взяла лежащую на нем пачку, через квадратную дырку вытряхнула одну папиросу и оглянулась.
Евгений понял ее взгляд, вскочил. Сундучок, который подпирал кресло вместо сломанной ножки, сдвинулся с места, и оно с шумом завалилось набок. Что сперва? Восстанавливать конструкцию или искать огонь? Конечно огонь.
— Возвращалась домой из Царского Села...
Боком к окну, рука с папиросой чуть на отлете — любуйтесь. Как ванька-встанька из любой позы вывернется, чтобы фиксировать свою вертикаль, так и Анна всегда поворачивалась к собеседнику в профиль. Красиво...
— Подступили стихи, но без папиросы, я чувствовала, не напишутся... Спросила у соседа. Он насыпал махорки на кусок газеты. Свернула, а спичек нет. Протиснулась в тамбур — поезда в девятнадцатом году ходили редко и были набиты самым разным народом. На площадке зверски ругались мальчишки-красноармейцы. У них тоже не было спичек. Но крупные, красные, еще как бы живые, жирные искры с паровоза садились на перила. Я стала прижимать к ним мою папиросу. Примерно на третьей получилось — она загорелась. Парни, жадно следившие за моими ухищрениями, были в восторге: “Эта не пропадет”.
Сказано было ровно, бесстрастно, как говорят про постороннего, к которому — никаких чувств. Чтобы так — про себя... Редкость.
Анна наклонилась к догорающей спичке, которую протягивал ей Евгений, затянулась, выпрямилась и проговорила, заглянув в его глаза с улыбкой — манящей, призывной и зыбкой:
— Я сейчас дочитаю, но уже вижу: вы — писатель...
Услышав то, на что надеялся, чего ждал, в чем был почти уверен, Евгений не возликовал. Даже не улыбнулся. Утоление — оно без эмоций. Не пришло в голову, что литературные оценки и самых профессиональных, самых гениальных людей зависят от прелюдии, от того, что предшествовало чтению. Это и отношение к автору, и настроение читающего, и его собственные амбиции, и его соревновательный азарт...
В самые лучшие, привилегированные условия попала первая повесть Евгения...
Чтобы не отрывать хозяйку от чтения своим блуждающе-алчным взглядом, он взял книжку, распластанную на комоде. Оказалось, “Версты”. Надо же, и другая здесь...
Дождавшись, когда Анна устроила прочитанное возле своего бедра, он процитировал вслух, глядя на рисунок итальянца, прикнопленный к белой стене:
— “Вас передашь одной”... Ломаной черной линией... Была она здесь?
— Нет, — ответила Анна, мгновенно сообразив, о ком речь. — Это написано в пятнадцатом, когда она не могла видеть ни одного наброска Амедео.
— А сколько их?
— Десятка два. Остался один. Красноармейцы делали из них самокрутки. В Царском.
Не бравирует, не жалуется, но и не равнодушна... Согласно ее же формуле: “Со мной всегда так”.
Поглаживая клеенчатый переплет только что прочитанной тетради, Анна строго повторила:
— Это очень хорошо. Каждое слово — правда. — Отчеканила, будто удостаивая высшего звания. Которое и ее саму радует. — Но не торопитесь печататься. Знаете, иногда писатели бывают поразительно наивны... Вот Хлебников. Ведь он был уверен, что чуть только люди прочтут его стихи — сразу все всё поймут и сразу всё изменится. Поэтому он очень стремился печататься...
Она заходила по комнате, то и дело протягивая к теплу свои маленькие ладони, потом опустилась перед печкой на колени и, чуть обернувшись, сказала:
— Оказывается, это очень удобно. Я и не знала... — И, снова глядя на огонь, добавила: — Марина придумала, что эти ее стихи я всегда носила в сумочке, пока они не истерлись до дыр... “Вы мой самый любимый поэт”, — писала. Очередная ее благоуханная легенда. Ее самый любимый поэт — она сама. Говорят, она возвращается. Может быть, уже вернулась... Напрасно...
Для кого — напрасно? Тут какой-то клубок чувств. Безотчетных? Интересно...
5
— Опять вы опоздали! — сорвавшись на фальцет, крякнул завкафедрой аэродинамики, как только Евгений с рюкзаком за плечами возник в секретарском предбаннике. — На вечернее отделение! Никаких отговорок! Еще раз нарушите — уволю!
Читать дальше
