Древняя история полна патетики; но, по-видимому, час, когда Александр решился преследовать Бесса до края Ойкумены, потребовал от него подлинного красноречия. Он должен был убедить войско в необходимости следовать за ним до предела Земли. Это удалось ему: затерянным вдали от родины солдатам не на что было рассчитывать, кроме как на свою сплоченность.
Через ущелья Эльбурса14 Александр тронулся в Гирканию — плодородную долину, прилежащую к Каспийскому морю на юго-западе, и, несмотря на враждебность горцев, через четыре дня достиг ее. Пред ним открылась прекрасная страна.
Все древние по-разному, но в согласном восторге расписывают плодородие Гирканской долины.
Думал ли Александр, что когда-нибудь окажется здесь? Навряд ли. С начала похода прошло уже пять лет. Он успел понять, что мир значительно больше, чем кажется из-за “коровьего брода”. Но с этим открытием теперь, здесь, ему было нечего делать. Спускаясь в Гирканскую долину, Александр заметил вдали блеск обширной водной глади. Если бы у царя была карта, он мог бы разгладить ее на коленях и понять, что вышел к Каспийскому морю, которое древние размещали у самых дальних пределов мира. У Александра не было подходящей карты, и он вынужден был ориентироваться без нее. Морской залив, казалось, был не меньше понта15; но вода в нем была преснее, чем обычно в море, поэтому Александр предположил, что это лиман Меотийского озера16. Он и сам все еще не верил, что зашел так далеко...
Вся география Каспийского моря в античности — это, в сущности, несколько цитат, вернее, обломков из неизвестного сочинения неизвестного автора, которые впоследствии многократно использовались для создания историй и географий великого похода. Но становятся ли эти строки в силу своей немногочисленности менее драгоценными для нас? Проныривая линзу Каспия сквозь время, мы вдруг обнаруживаем на берегу несколько золотых всадников, проносящихся по пляжу под струями водопада: воистину, это царственная забава, это история великого похода творится пред нашими глазами, и мы стараемся вести себя потише, чтобы не спугнуть видение...
На каспийском берегу, как свидетельствуютнекоторые древние историки, произошла встреча Александра с царицей амазонок по имени Фалестрида; Диодор пишет, что, пораженный ее красотою и смелостью, Александр провел с ней тридцать дней, чтобы она зачала от него ребенка. Развлекаясь охотой, Александр будто бы убил последнего в гирканских лесах льва. Но, видимо, отдых Александра в Гиркании не был ни продолжительным, ни спокойным. Здесь сдались ему многие сатрапы и греческие наемники, не знавшие больше, кому служить. Он был взбудоражен неизвестностью: где-то там, за бесчисленными горизонтами открывающихся за Каспием пустынь, прятался Бесс, самонадеянный безумец, посягнувший на царственное величие. Лишь некоторые косвенные данные свидетельствуют о том, что Александра заинтересовали в Гиркании бухты, пригодные для стоянок флота. Он полагал, что успеет еще использовать эти бухты. Верил, что Судьба будет благосклонна к нему всегда. Однако сейчас на пути его стояли марды, которым имя его не внушало ужаса: надо было внушить им ужас. Он заступал за край карты. Неизвестная Азия ждала его.
Испытание Азией
Он вторгся в Азию, чтобы примерно покарать Бесса — скорее вероломного, чем опасного, — но и сам угодил в ловушку. Азия оказалась беспощадна и огромна, как многократно увеличенное пространство Средиземноморья. За краем мира открывался еще один край, а далее еще; и народы, населявшие эти окраины, народы, строящие города, но не расставшиеся еще с дикостью, были неисчислимы; в битвах с ними таяли силы и надежда, ибо они были неистощимы, как волны песка, и победа над ними не приближала общей победы. От усталости меж старыми соратниками, как змеи, стали клубиться обиды; они понимали, что закоснели в походах и бесчисленных битвах, и пытались размягчить очерствевшие чувства вином, но вино здесь не успокаивало, а только до бешенства возжигало изможденные нервы; обиды закаменевали в сердце, как спекшаяся глина; друзья переставали смотреть друг другу в глаза; созрели заговоры; пролилась кровь — и все это в крошечном отряде, взявшемся огнем и мечом покорить необъятный континент.
Вероятно, безвозвратность, одиночество, оторванность от родины и затерянность в песках были сначала просто чувством. Потом “невозвращение” в Грецию , в культуру и нравы Греции, обрело у Александра характер решения. Он двигался к пределу, но не обретал его. Отсюда, издалека Азии, и Македония, и Греция казались теперь на удивление маленькими, смешно кичащимися своим превосходством над “варварами”. Теперь только варвары окружали Александра — а он не достигал над ними превосходства: марды и массагеты, парфяне и бесчисленные “скифы”, которых он различал только по цвету волос да по тому, на север или на восток они бросались удирать, напоровшись на железную волю отряда. Он сражался теперь с кочевниками; стрела дикаря отколола ему кусок берцовой кости; камень дикаря, ударив в шею, едва не убил его...
Читать дальше
