Салимон Владимир Иванович родился в Москве в 1952 году. Выпустил более десяти поэтических книг. Постоянный автор “Нового мира”. Живет в Москве.
* *
*
Пока состав стоит на станции,
слежу за тем, как фонари
в различной гаснут комбинации —
по одному, по два, по три.
Спросонья железнодорожники
похожи на слепых котят,
как современные художники,
не ведают, чего хотят.
Работают не без старания,
себе прокладывая путь,
а нужно — капельку внимания,
любви и нежности чуть-чуть.
* *
*
Верно, недобрую весть принесла почтальонша.
Окна и двери захлопали в доме.
Грянули хоры.
Всех громче, но тоньше
мышь домовая запела в соломе.
Курицы глупые в ужасе заголосили.
Овцы заблеяли, лошадь заржала.
Вышел хозяин из дома и в автомобиле
поковырялся слегка для начала.
Мы не заметили сразу камзола и шпаги,
только когда повернулся лицом к нам,
порванный в клочья туман затаился в овраге,
солнце огнем полоснуло по окнам.
Ария герцога, видно, давалась непросто.
Кровью глаза налились, вздулись вены.
Стало вдруг жаль его, грузного, среднего роста,
старого слишком для оперной сцены.
* *
*
Экран горит волшебным образом.
Ему погаснуть не дают.
За фильмом фильм, конкурс за конкурсом
и день и ночь идут, идут.
Заснувший перед телевизором
откинув голову назад,
хрипит, как зверь, сраженный выстрелом,
забредший за полночь к нам в сад.
* *
*
Яблоню срубил, чтоб свет не застила.
И теперь глядит на солнце прямо.
Белку застрелил, чтоб в сад не лазила.
Он ее выслеживал упрямо.
В доме все его руками сделано —
ложки, чашки, стулья и диваны.
Детям многочисленным не велено
руки без нужды совать в карманы.
Вдруг они окажутся бездонные,
словно у разведчиков советских,
в чьих карманах бомбы многотонные,
чтобы убивать солдат немецких.
* *
*
Было бы неплохо местожительства
нынешнего вспомнить адресок,
чтобы у московского правительства
получить заветный ордерок.
Кто бы ни вселился в мою комнату,
он в каком-то смысле будет мной —
станет он ходить на кухню по воду,
становиться на пол ледяной.
Ноги у него — как корни дерева,
хищным пораженные жучком,
у него отнюдь не от безделия
руки как у женщины с веслом.
Крепко ль голова на шее держится,
не могу сказать наверняка,
но однажды, бреясь, он зарежется,
если дрогнет у него рука.
* *
*
Предположенья можно делать только
насчет ее длины и ширины —
нам не видна в деталях новостройка,
лишь огоньки на башенках видны.
Издалека доносится мотора,
былую мощь утратившего, рев,
доносятся обрывки разговора
и слышится мычание коров.
Как будто непонятные сигналы
нам посылает разум неземной,
но глухи мы, беспомощны, отсталы,
затеряны в пустыне ледяной.
* *
*
Гул голосов вороньих нарастает.
Сейчас он с головой накроет нас.
С опаской рыболов на лед ступает,
боясь, что подломиться может наст.
Его влекут не низменные страсти,
его влечет спортивный интерес,
и сердце разрывается на части,
когда берет он в руки ледорез.
Пешней тяжелой и коловоротом
орудует, забывши обо всем.
И белый дождь стучит по черным ботам,
на икрах перехваченных шнуром.
* *
*
Закономерность простая вполне
стать достоянием мысли научной,
верно, могла, но она только мне
не показалась банальной и скучной.
Быстро вода превращается в лед,
а человек, из воды состоящий,
все не замерзнет никак, все живет
гадом ползучим ли, тварью дрожащей.
* *
*
С переходом на время декретное,
будто в доме у нас свет погас,
безнадежное и беспросветное
не минуло отчаянье нас.
Вера в Бога, царя и отечество
как-то вдруг пошатнулась моя,
Читать дальше
