Егеря преданы Хашему безоговорочно, зовут «меалим» — учитель. Население, в основном бедняки, получающие разнообразную помощь от Хашема, его почитают. Цели Хашема неочевидны, суть его учения — не совсем ясна. Со своим другом наедине он говорит о примитивности религии, о том, что Богу не нужны поклонение и фанатизм, о ничтожестве представлений человечества о рае, о том, что необходимо другое понимание Рая — как служения Всевышнему, трудовое и творческое, что конечная задача цивилизации — воскрешение мертвых (додумался ли он сам до этой мысли или прочел у Федорова — автор не сообщает), что необходимо модернизировать религию, обогатив ее достижениями науки, а точнее — создать новую, извлекая изо всех других частицы святости и опасаясь фундаментализма, ибо он отсекает развитие и творческий диалог человечества с Богом.
В рассказе о занятиях Хашема есть и восхищенные нотки, но и иронии предостаточно: скажем, в сценах врачевания Хашемом местного населения. Есть и опасения за его психическое здоровье, и прямые реплики насчет безумия: таким признаком Илья считает, например, попытки Хашема вывести формулу пера на основе изучения полета птиц. «Мысль о том, что среди птиц затеряны ангелы, не давала ему покоя». «Его формулы пера были бессмысленны, точно так же, как были бессмысленны формулы Хлебникова в „Досках судьбы”», — скептически рассуждает рассказчик.
Хашем, однако, вовсе не считает формулы Хлебникова бессмысленными. Хлебников для него не просто поэтический кумир, он — пророк. В давней пьесе Штейна один из героев, Рудольф Абих, восхищенный почитатель Хлебникова, догадывался, что поэта влечет в Персию греза о мехди, скрытом имаме, спасителе и властелине времени, ибо только в «Персии сейчас ждут мессию». «Значит, Председатель Земного Шара — это всерьез… Значит — скрытый имам… Что ж, здравствуй, господин времени», — в экстазе бормочет он. Не знаю, сочтут ли хлебниковеды убедительной догадку одного из персонажей романа, но другой персонаж, Хашем, принимает ее совершенно всерьез. Но ведь и сам Хашем почти отождествляет себя с Хлебниковым, так что рассказчик опасается за его психическое здоровье. Значит, и он мнит себя пророком. Но в чем его замысел, что он несет людям?
Вопросы накапливаются, автор, кажется, не склонен давать ответы — меж тем как сюжетная развязка обрушивается на читателя неожиданно и страшно.
Мне не очень нравится фабульный ход с попыткой поимки террориста номер один, использованный автором. Но в то же время он дал возможность придумать для героя подвиг и мученическую смерть, какая и пристала пророку.
Не будем обсуждать степень правдоподобия проекта поймать бен Ладена, используя как наживку его страсть к соколиной охоте. Автор хочет убедить нас, что его героям удалось заманить в Ширван человека, которого оба они по разным причинам считали достойным смерти. Но убить не удалось: вместо этого убитым оказался Хашем. Он умер мученической смертью, подобно другим пророкам: с него живого содрали кожу.
И что же, подвиг состоялся, но не был замечен, проповедь не достигла цели, ученики разбежались? Такова судьба пророка в ХХI веке? Живое религиозное чувство угасло, нет почвы, на которую может упасть семя? Если верить гипотезе автора, в угасании этого чувства в России и есть причина, по которой Хлебников стремился в Персию, где религиозное чувство живо.
Другой вопрос, диалектически связанный с предыдущим: фанатизм. Толпа исламских фанатиков растерзала отца Хашема, такая же толпа подожгла кинотеатр, где демонстрировали обстриженный, но все равно эротичный фильм «Эммануэль», предварительно заблокировав выходы — так, чтобы все погибли. Фанатизм — это то, что более всего ненавидит в исламе Хашем. Но как разрубить связь фанатизма с живым религиозным чувством?
Когда говорят, что роман Иличевского распадается на отдельные главы-рассказы, между собой не связанные, я думаю, что невнимательный критик и не пытался обнаружить эту связь.
Так, на первый взгляд особняком, никак не связанная с последующими событиями, стоит первая глава книги. Замечательно рассказанная история о русской девочке из семьи бакинских интеллигентов, которые не сочли приличным отмазать свою дочь от распределения в глухой, пограничный с Ираном угол. Жизнь юной учительницы оказалась невыносимой, полной страха: население к ней враждебно, надо ходить в платке и длинной юбке, опасаясь нечаянно посмотреть в сторону мужчин: проклянут, оскорбят, вечером нельзя выйти на улицу, — изнасилуют, покалечат, убьют. «Вы не добежите. Вас разорвут», — говорит телеграфистка двум русским девушкам, припозднившимся на почте в ожидании звонка в Ленинград, отговаривая их от мысли «добежать до дома».
Читать дальше
