См. также: Владимир Бондаренко, “По адским кругам Олега Григорьева” — “Литературная Россия”, 2005, № 29, 22 июля .
Владислав Гриневич. Расколотая память: Вторая мировая война в историческом сознании украинского общества. — “Неприкосновенный запас”, 2005, № 2-3 (40-41).
“После провозглашения в августе 1991 года независимости Украины проблема ОУН-УПА не только не была снята с повестки дня, но и переросла в открытое политическое противостояние . <���…> Следует отметить, что сторонники советских мифов фактически проиграли сражение за историческую память нового поколения. Из школьных и вузовских учебников уже давно выброшены старые совковые схемы. Министерство просвещения Украины легитимировало тему ОУН-УПА еще в первые годы независимости. Именно на этих учебниках было воспитано целое поколение участников Оранжевой революции (курсив мой. — А. В. ). В числе главных компонентов украинской модели Второй мировой войны можно назвать такие, как перенесение акцента с 22 июня 1941 года на 17 сентября 1939 года — вступление СССР (и Украины) во Вторую мировую войну. Этому периоду уделяется значительное внимание, как с точки зрения проблемы присоединения украинских земель, так и в плане осуждения их жестокой советизации сталинским режимом, приведшей к массовым репрессиям против местного населения. Сталин и Гитлер подаются в одной связке — как тоталитарные диктаторы, которые несут равную ответственность за развязывание войны. В большинстве школьных и вузовских учебников практически отсутствует название „Великая Отечественная война”, которое заменено нейтральными и менее эмоциональными — „Вторая мировая” или „германско-советская”. Отход от советской модели войны можно увидеть и в замене старых героических символов новыми. Штатные советские герои — Маресьев, Гастелло, Матросов, Космодемьянская и другие — на страницах украинских учебников уступили место героям национально-освободительной борьбы. Во многих школьных учебниках помещены портреты командующего УПА Романа Шухевича и лидера ОУН Степана Бандеры”.
Двигать кубизм. Беседовал Георгий Манаев. — “НГ Ex libris”, 2005, № 30, 18 августа .
Говорит питерский художник и поэт Владлен Гаврильчик (род. в 1929): “У меня есть стихотворения, в которых нет практически ни одного своего слова, все соткано из цитат. Сейчас многие уже не различают этих цитат, тем более что они принадлежат советской эпохе. Например, когда в 1994 году в „Борее” издавали мой первый поэтический сборник, его так пафосно назвали „Японский Бог” (есть у меня такое стихотворение) — но это ж я пошутил! „Японский бог” — это же у нас обычно вместо того, чтобы выругаться, говорят! Они этого не поняли”.
Игорь Джадан. Перманентная контрреволюция. — “АПН”, 2005, 18 августа .
“Нетрудно видеть, что в стране, где одна этническая группа составляет твердое большинство, как это имеет место в современной России, результат реализации лозунгов большего национализма и „расширения демократии” должен на практике совпасть”.
“<���…> не лучше ли было для обозначения отечественного коллективного политического субъекта остановиться на традиционном слове „народ”? И если уж „народ”, а не „нация”, то, конечно, не „национализм”, а „народничество”. Несмотря на то что слово „народничество” вызывает свои исторические ассоциации, которые также не всегда соответствуют нашим современным реалиям, использование этого слова вместо пришлого „нация” делает политический язык более укорененным, а значит, более понятным самому народу. В таком случае, „нации”— пускай останутся для других, а у нас — пусть будет „народ””.
“Суверенитет языка есть освобождение его от любых навязанных нации извне слов и стереотипов. Это — способность называть вещи так, как ты считаешь нужным, ни на кого не оглядываясь. Произносить „на Украине”, а не „в Украине” и писать „Таллин” с одним „н”, плюя на то, что об этом думают иностранные дипломаты. Это также суверенное право определять себя самого, свое коллективное „я” на основании своего собственного решения. Например, заявлять себя русским, а не безликим „россиянином”, несмотря на наложенное в СМИ табу. Это — еще и спокойная решимость называть в своем русском языке „украинцев” и „белорусов” русскими по признаку общей русской истории, крови, не обращая никакого внимания на то, что об этом думает „нэзалэжна” историография. Кроме того, это — готовность считать определенные страны русскими, а другие территории — зонами исторического заселения русских или временно оккупированными территориями. Никакие международные инспекторы и наблюдатели ОБСЕ не имеют права „лезть в душу”, требуя полюбить то, что ненавидимо, и ненавидеть то, к чему питаемы добрые чувства. Для того, чтобы народ стал сувереном, не должно быть никакой бюрократической или олигархической цензуры языка ”.
Читать дальше
