Встречаясь со мной на лестнице, все женщины, включая четырехлетнюю Марусю, с которой мы раньше дружили, многозначительно молчат и отворачиваются, а все мужчины — как по команде делают понимающее лицо.
Но телевизор мне понадобился вовсе не оттого, что я помираю с тоски, как, разумеется, решил сосед. Хотя я и впрямь помираю. И все-таки последнее место, где я бы стал искать исцеления, — это программа передач.
Просто 9 Мая — единственный день в году, когда я смотрю телевизор. Фильмы о войне. Они не дают обманываться. Не позволяют принимать все то, чем мы обычно заняты, за настоящую жизнь.
Тут дело не в самой войне. Я нормальный человек, и массовые убийства не приводят меня в восторг. Этими фильмами, какие бы они ни были: наивные, пафосные, сентиментальные или пропагандистские, — я утоляю жажду настоящего. Там все всерьез. “Взаправду”, — как говорит Маруся.
А еще от военных фильмов всегда стыдно. Перед этими ребятами (младше меня), которые шли на смерть без веры в будущую жизнь, с одной лишь надеждой, что их внуки будут счастливы. Стыдно, что я несчастлив. Из-за маловажных, в сущности, вещей.
После “Белорусского вокзала” не выдержал и спустился в магазин. Хотя обещал себе не пить. По крайней мере сейчас. Вернулся с двумя бутылками под мышкой. Сосед, куривший на крыльце, проводил меня понимающим взглядом.
Но за весь вечер я вспомнил о ней только раз. Как она кричала: “Если тебе нравится вся эта военная дрянь, запишись контрактником в армию!” Она считала, что я тоскую по стрельбе, окопным вшам и рукопашной.
Пил, смотрел “Балладу о солдате”, думал о деде, который без вести пропал под Смоленском. О нем я знаю только по рассказам презиравшей его бабки. Она всю жизнь любила другого человека и замуж вышла назло, когда с тем поссорилась. Но война все уравняла: не вернулись оба.
Дед любил ее без памяти. Правда, иногда не выдерживал. И, ни слова не говоря, уходил на несколько дней в леса. Он и погиб так же: отправился в лес на разведку — и больше его никто не видел. Ни живым, ни мертвым.
Это и моя история. Точь-в-точь. За вычетом войны.
Мне вдруг захотелось побывать в тех местах. А поскольку я был уже достаточно пьян, то не стал долго раздумывать, а просто отнес телевизор соседу, захлопнул дверь и пошел пешком на вокзал.
Всю дорогу я пил, чокался со столбами, разговаривал с дедом и орал, что “нам нужна одна победа”. В общем, вел себя смешно и глупо, как всегда. В поезде моментально отключился. А утром с любопытством увидел за окном слово “Смоленск” на серой стене вокзала.
Погулял по городу. Кремль и хрущевки. Как везде. Наткнулся на автовокзал. Сел в первый попавшийся “пазик”, даже не узнав, куда он едет. В салоне воняло соляркой, было душно, и на каждом ухабе все внутренности подскакивали к горлу. Минут через сорок меня окончательно растрясло и замутило. Попросил водителя остановиться.
Долго шел по полю, засеянному одуванчиками. Небо было как батальное полотно. Облака громоздились друг на друга, наступали, лавировали. Смотрел, пока не затекла шея. В городе ведь нет неба.
Забрел в какую-то деревню. Присел отдохнуть. Закурил на припеке. Из покосившегося дома выглянул мужик. И, конечно же, подошел стрельнуть огоньку, хотя из нагрудного кармана у него торчала зажигалка.
Я поинтересовался, как называется деревня. Мужик сказал: “Рай” — и сплюнул в лопухи. Я решил, что это он так шутит, и переспросил.
Мужик вдруг взбеленился. Ринулся в дом, тут же выскочил обратно и стал совать мне в нос какие-то гербовые бумажки. В том месте, куда он яростно тыкал черным пальцем, значилось: “Смоленская область, Грязевский район, деревня Рай”.
— Круто, — говорю. — Живете в Раю.
— Ага, — плюется, — круче некуда!
Я не стал спорить, докурил и поднялся уходить.
— Эй, — окликает меня этот нервный, — хочешь хату с краю в самом Раю?
— Не понял.
— Ентот вот дом.
— Чего дом?
— Чевокало в рот да около! Купи, говорю. Стоящая хата. Лет сто еще простоит.
— Почем? — спросил я частью из любопытства, а частью опасаясь рассердить его слишком быстрым отказом.
— А горючего ящик.
Пока я соображал, о чем речь, мужик затащил меня внутрь, отрывисто и невнятно объясняя что-то про печку, погреб и грабли. На стене висела большая карта Российской Федерации.
— От училки осталась. В город учалила, когда школу прикрыли. Сеструха моя, чтоб ей!
Читать дальше
