Сам Пушкин где-то обмолвился: “Чужую славу мы ценим за то, что в ней есть и наш вклад”. Солженицын в “Крохотках” заявил: “Господи! дай мне силы, чтобы удержать щит, чтобы отразить славу мира”. Не иначе как из псалмов… “Славу Метревели знаю, Славу КПСС не знаю”, — был такой якобы грузинский анекдот.
Действительно, как поймешь, что такое слава, или власть, или деньги?? Не иначе как виды энергии, накопляемые всем миром, то есть народом. Значит, все это и принадлежит народу. Потом это все распределяется, то есть те, кому не досталось ни славы, ни власти, ни денег, и есть народ.
Народу принадлежит только язык, который власть время от времени покушается реформировать. Поэтому так популярна бардовская словесность. Здесь создается иллюзия, что хотя бы слава принадлежит народу. Это удалось в случае Окуджавы, Высоцкого, Жванецкого даже в самые идеологические времена. Поэтому мне всегда было непонятно, почему до сих пор никто, кроме близко знавших его людей, не знает славного имени Сергея Салтыкова. Слава его не распространялась. Будто каждый слышавший его увязывал собственное восхищение в узелочек и уносил с собой. Сколько бы я ни делал усилий по вербовке его поклонников — никакого результата! Никто не пустил шепоток: знаешь, что я вчера слышал!
Чем больше живешь, чем больше теряешь близких, тем лучше чувствуешь, что после них остается: жест, случайно рассказанный анекдот, строчка…
Иначе — цитата. Я набит цитатами из Салтыкова, его строчками много больше, чем чьими бы то ни было другими, я вставляю их в свою речь на каждом шагу…
Не поите меня пивом, я ведь рыцарь.
Мне ведь пьяному не вспрыгнуть на коня…
Я памятник архитектуры, стою без крыши и креста…
Укроп, сельдерей и маленький крест деревянный
На могиле моей проросли…
Не говори с водою о любви.
Ей не до нас, она бежит по трубам…
Воспоминания нагрянули: три пирожных на рояли…
Вымойте пол у себя на душе валерьянкой.
В чистую водку поставьте лиловый цветок…
И корабли вернутся из-за Полюса…
И будут танцевать молоденькие мичманы…
Меня тут же окликают: откуда это? Я начинаю рассказывать, собеседник скучнеет: не знаю, не слышал. Будто в этом все дело. Чем темнее человек, тем больше он все знает. Ряды признанных всегда сомкнуты: на первый-второй рассчитайсь!.. По сути, любая похвала есть игра на понижение — вот так хорошо, и хватит. Кто поругивает, вопреки собственному желанию, подталкивает вперед. Так и замрешь посередине (вот и механизм критики: воспитание посредственности).
Мало хорошо написать — надо обрести судьбу. Судьба Сергея Салтыкова в непризнании. “Меня будут читать в 1929 году”, — сказал Стендаль и как в воду сквозь столетие глядел. “Таланты? Заслуги? Достоинства? — пустое! Надо только принадлежать к какой-нибудь клике”, — сказал он же.
“А беки — лысые — стояли…”
Откуда это? Идет чемпионат Европы по футболу 2004 года, а я твержу эту бессмысленную фразу. Те, кто помнит, что такое бек и хавбек, почти вымерли. Салтыков! Вот с кем бы я сейчас смотрел под пивко великий матч Англия — Португалия… Выходит, с ним было легче любить жизнь.
Однажды он обиделся на мои размышления о прихотях признания: “Ты думаешь, мне недоплатили? Я получил сполна — любовью”.
“Не плачь, не плачь, все как-нибудь устроится…”
Это первая публикация Сергея Салтыкова (посмертная).
Андрей БИТОВ.
* *
*
Приедешь на юг, окунешься в лазурь,
Там стадо медуз, побелевших от бурь,
Коснутся руки и коснутся груди,
То души умерших, ты их не гони.
И снег на вершине, и шмель на цветке,
И водка в графине, и рама в окне
Оставлены теми, что жили до нас.
Ты их не гони, они с нами сейчас.
Разводы на мраморе — песни любви,
Кому-то пропетые в давние дни.
И серые грифы, и чистый топаз
Оставлены здесь, чтобы жить среди нас.
Примешь душ, и скроются кошмары
Вместе с пылью каменистых берегов.
Ночь проспишь, а утром звон гитары
Снова тебя к морю позовет…
Приедешь на юг, окунешься в лазурь…
1965.
* *
*
Андрею Битову.
Читать дальше
