— Я хочу сказать, — кашлянул он, нажимая кнопку лифта. — Все свыше предопределено. Так сказать, судьба.
— Сущая правда, сущая правда, — заверещал старичок, подтягиваясь ближе к двери.
— Есть у меня приятель, — осторожно продолжал Виталий Сергеевич, наблюдая, как спадает и приближается вспыхивающая цифра. — Милейший человек…
— Так, так. Судьба, — кивнул старичок. — Так, так.
— Так вот несчастье…
— Ай-яй! — подхватил новость пенсионер и оживился.
— А я ему говорю: брось, Панин, скулить! Ведь есть же у тебя друг. Самый настоящий, проверенный друг!
— Панин? — встрепенулся старичок, прищурив глазки, когда дверь перед ними распахнулась. — Панин? Вы сказали — Панин?
— Да, — подтвердил Виталий Сергеевич, зайдя в кабину. — Брось, говорю, Панин, печалиться. Ни к чему.
— Да, да, — кивнул старичок, охотно поддерживая разговор. — Я что-то такое слышал.
Виталий Сергеевич не ответил, слабо улыбнувшись. “Пятый, — вспомнил он этаж старика. — Это скоро”.
— У него дочь, кажется, студентка? Да? — неожиданно продолжил разговор старичок. — Студентка же?
— Нет! — отрезал Виталий Сергеевич, бледнея. — Какая студентка? Что вы несете?! Маленькая девочка! Долгожданный поздний ребенок!
— Извините, — обиделся старичок, готовясь к выходу. — Я только хотел… Мне казалось…
— Не вздумайте вмешиваться! Слышите? — И голос Виталия Сергеевича прокатился по шахте. — Не вздумайте!!
“Проклятый старик! — погрозил кулаком Виталий Сергеевич, когда дверь лифта закрылась за жильцом. — Проклятый старик!”
Виталий Сергеевич заговорил еще быстрее, еще исступленней. Повысил голос. Слова распалили в нем отвагу.
“Подлец! Подлец! Разве можно так нагло вмешиваться? Когда никто не просит! Когда никто не ждет!”
Теперь-то жизнь Панина превратится в ад! Ни одной спокойной ночи, ни одного здорового глубокого сна. Останется только сидеть на кровати и прислушиваться к подступающему с четырех сторон шепоту, ожиданием умножая страхи и предчувствия, обступающие тесным кругом в гробовой тишине.
— Подлец! — не унимался Виталий Сергеевич, открывая ключом квартиру. — Подлец! Надо же ляпнуть… Даша! — позвал Виталий Сергеевич, быстрым шагом проходя по комнатам. — Наташенька!
“Черт настоящий! Черт! Каркает вороной! Каркает!”
— Ка-а-аррр! Ка-а-аррр! — сымитировал Виталий Сергеевич черную птицу, приподняв к плечам согнутые в локтях руки. — Ка-а-аррр!!
Карасев Евгений Кириллович родилс в 1937 году. Человек сложной судьбы, много лет провел в местах заключения. Поэт, прозаик, постоянный автор “Нового мира”. Автор нескольких лирических сборников. Живет в Твери.
Последний снег
На весеннем поле остатки снега, ноздреватого,
источенного солнцем, как оседающие клочья пены ушедшей воды.
Вальяжные грачи, еще более напыщенные спросонок,
шастают, собирая последки прошлогодней страды.
Я далек и от этого поля,
и этих грачей, похаживающих важно.
Тогда почему исправную машину с баком полным
я остановил подле неприметной пажити?
Здесь такое же, как и везде, небо,
лес не гуще, не реже.
А может, земля, высвобождающаяся от снега,
позвала подышать ее надеждой?..
Пробуждение
Как незаметно зазеленели деревья,
еще вчера тянувшие голые ветви,
словно дрожкие струны. Будто обратились в новую веру,
языческую и юную.
Среди горького, грустного —
перевернутых уличных урн, дворовой грязи —
теплящиеся салатовым цветом безлистные прутья
походили на пробившийся одушевляющий праздник.
Я был счастлив безмерно,
вдыхая витающие в воздухе пахучие гранулы.
И, кажется, тоже принимал неведомую веру,
стоя под сводами обретенного храма.
Свет на дороге
Памяти Николая Аракчеева.
Колодезная тишина храма.
Свечей сухое потрескивание.
Лики святых в золоченых рамах,
словно под ледком потресканным.
Полов холодные плиты,
гроб — пугающим особняком.
Читать дальше
