В окна с удвоенной силой забил ливень.
— Ишь, как из брамсбойта поливат! — вполголоса проговорила толстая женщина с корзиной антоновки, прижимаясь лбом к плывущему стеклу. Все фразы в темноте звучали значительно и правильно, словно попадали в самый центр души, в яблочко, и касались самых главных в жизни вещей.
— Да, разверзлись хляби небесные… — вздохнула маленькая старушка, мелкими движениями поправляя платок.
Черный ветер скулил, обвивая обездвиженное тело автобуса. Водитель тянул вонючую папироску, слушал нарастающий речитатив воды и тоже как будто думал о важном. Какое-то время все завороженно молчали.
— Вот ехали себе, ехали и вдруг попали в Ноев ковчег, а Горинское — это гора Арарат, — рассудительно сказал паренек лет десяти, сидевший рядом с маленькой старушкой. Старушка завздыхала еще громче и стала креститься.
— Баб Поль, какой у вас Ваня-то не по годам смышленый, — подала голос еще одна смутно различимая в сумерках обитательница ковчега.
— Ой, не говори, Катерина, не говори! Не знаю, что с ним и делать! Иногда такое скажет, такое скажет, ажно вся душа страхом займется, будто не дитя с тобой разговаривает, а старец бородатый! Так рассуждает, так рассуждает, как в академиях учился! И так страшнбо, так страшнбо мне с него! Бабы говорят: не жилец ваш Ваня, не жилец! — зачастила старушка. Она говорила, будто сеяла горох, слова из крохотного рта ее вылетали врассыпную: маленькие, круглые и прыгучие.
— Сами вы, бабы, бородатые. Ни одного умного слова за всю жизнь не сказали, — обиделся Ваня и отвернулся к окну с какой-то на самом деле недетской печалью.
Никита подышал на стекло и нарисовал Ване ухмыляющуюся рожицу. Ваня глянул на рисунок и пожал плечами. Потом посмотрел на Никиту и сказал с вызовом:
— А тебя-то сюда каким ветром занесло? Присматриваешь деревеньку, где душу спасать на старости лет будешь? А зря! До старости тянуть нечего, вдруг помрешь раньше срока. И куда тогда? С неспасенной-то душой? К Богу в рай уже не пустят!
Баба Поля набросилась на Ваню:
— Ты что, охальник, ты что! Зачем к людям пристаешь со своими проповедями! Дождешься у меня, дождешься, скажу отцу, он тебя научит старших уважать! Вы уж простите его, простите, он у нас чудной малость, — затараторила старушка, виновато одергивая Ванину курточку и заискивающе улыбаясь в сторону Никиты.
Ваня вырвался из бабкиных рук и упрямо договорил:
— Да и кто тебя, старого, в деревне кормить будет? За скотиной ходить, дрова колоть? Думаешь, корова сама себя подоит и тебе на стол крынку молока принесет, как официантка в передничке? Э-э нет, брат, за скотиной уход нужен, как и за душой, а для этого силы должны быть не старческие.
— То есть ты полагаешь, сейчас надо начинать? — совершенно серьезно спросил Никита.
Ваня посмотрел на него исподлобья, как бы определяя: “смеется — не смеется”, и вдруг разулыбался.
— Чем раньше, тем лучше! — сказал мальчик уже не таким суровым тоном и добавил совсем мирно: — Пойдем, что ли, в Горинское, я туда в школу езжу, там недавно один такой спасающийся завелся, посмотришь. И смех и грех: то ведро в колодце утопит, то сапог в грязи потеряет, одно слово: городской!
По дороге в Горинское Ваня уже совсем освоился, держал Никиту за руку и болтал без умолку, перекрикивая ветер, уносивший все его слова куда-то назад, где по грязи брели “бородатые бабы”. Водитель вместе с корзиной антоновских яблок остался ночевать в автобусе.
Десятилетний Ванечка Вырываев торопливо излагал Никите свою биографию и взгляды на мир:
— Я все время думаю. Никак не могу остановиться. Целыми днями сижу и думаю. И на уроках думаю. И когда огород поливаю. И когда телят пою. Думаю и думаю. Даже ночью во сне думаю. А рассказать некому. Одни бабы кругом. Как начнут выть: “Не жилец, не жилец”. Пугает их, что я больно умный. А я так считаю, что если бы люди все время думали, не давали своим мозгам на холостом ходу ехать, то и все были бы умные. Не только я. Это как мышцы качать. Поднимаешь штангу каждый день — и становишься силачом. Мне иногда тоже совсем не хочется думать, хочется в спячку впасть, как они, и плыть себе по течению, над Петросяном ржать в телевизоре. Но я не поддаюсь. Просто силком заставляю себя думать. Тем и спасаюсь.
Читать дальше
