Поэтому одним из рецептов действенного приближения будущего может стать наша решимость не множить явления полужизни, выбирать наиболее подлинные, очищенные от лжи и лицемерия варианты людей, предметов и поступков.
Значимо, что в этом смысле проза проекта-“ноль” мало что может предложить. Посвященная воспроизведению исторической круговой лжи России, она и в образах своих главных героев, в их чувствах и возможностях не обещает прорыва. Любовная тема здесь обязательно выразит себя похотливо, поверхностно, закрывая от нас души мужчин и женщин их непомерно активными телами. Крусанов отметился адюльтером рассказчика Евграфа с глупой Капой, в итоге убитой в качестве “закрепляющей жертвы”, а красивую историю настоящей любви рассказчика к Оле понизил до служебного мотива: через любовь, а точнее, через ревность героя Капитан цинично стимулирует его деловую активность. У Волоса любовь используется как повод для насмешки над сексуальными комплексами высших чинов Гумкрая, в любви же главных героев акцентируется базовый для романа конфликт чувств и денег.
Напротив, в романах-надеждах Славниковой и Быкова любовь раскрывается как путь к вкушению подлинности бытия. Любовь — недаром стартовая, богато развернутая, доминирующая линия в романе Славниковой: влюбленный герой — человек, “поступивший в распоряжение судьбы”, попавший в ведение сил, истинно управляющих миром, выпавший в зазеркалье, которое в романе “2017” как раз не искажено, потому что обратно уже изолгавшемуся, театральному пространству видимой жизни. Герои прячут свою любовь от видимости, боясь поставить ее в один ряд с явлениями неподлинного мира и тем исказить ее чистый, судьбоносный смысл. По той же причине и любовь быковских героев скрывается в подполье общей жизни, только у Быкова это не добровольное решение влюбленных, а карма “бесприютности” всего настоящего в дожевывающем свою “полужизнь” обществе. “Бесприютный” человек — любимый герой Быкова, потому что в наше время честный, стоящий человек — это не совпавший, не принятый, а в результате — не оприходованный искаженной действительностью. Старший лейтенант Громов и Маша, Волохов и южанка Женька, Губернатор и жрица “коренных” Аша — все эти люди вытолкнуты любовью из своих миров, но тем лучше, ведь вместе с привычным уютом они покидают навязанные им роли, приблизительных друзей, одиозные мысли и малодушные страхи. Жить, “ни в чем себе не солгав”, — эту формулу истинной любви, актуализированную Быковым, стоит взять в поход за историей — в масштабе личной жизни.
Несовпадение прозы “нуля” и “плюса” касается и второго пути спасения — вопроса о непосредственно личном влиянии на мир.
Бездарно гибнет вместе с героем Волоса его дар видеть душевные эмоции людей, и невольно досадуешь на это излишество в романе. А привлекательный рассказчик Крусанова так и не перерос в Героя, оставшись носителем достоинства частного бытия, ценностями которого легко и цинично манипулирует друг-хозяин Капитан.
Быков же, сумевший преодолеть соблазн фэнтезийного решения проблемы за счет ее олицетворения во внешнем враге, в финале романа подкрепляет этот успех притчей о том, что все — в наших руках. Дивившиеся вполне триллерному решению судьбы России: у жрицы Аши и Губернатора родится Антихрист сразу с зубами, который тут же убьет мать, а потом положит конец лжи и начало истории, — мы с хохотом облегчения узнаем, что Аша разродилась, и ребеночек у нее обычный, беззубый, и — неужели гонения на влюбленных были напрасны? “Все это глупости. Вот же перед вами обычный ребенок. И ему надо жить. И всем нам придется это делать, понимаете? Не будет никакого конца света. Слишком все было бы легко, если бы случился конец света”, — приводит Губернатора в чувство премудрая Маша, уже понявшая: чуда не будет, никто за нас не покончит с ложью и не положит начало истине, надо “как-то жить дальше” и в самом этом мужестве жизни совершить то, чего не сделает магия.
“Жить дальше” — рецепт Быкова прост, но этим-то и спасителен. Вместо чудовищных идеалов прошедшего века, людей-титанов, “запредельщиков” (Крусанов), переступивших не только через слабость воли, но и через слабину чувств, — вместо этих не раз скомпрометированных историей спасопогубителей России Быков предлагает нам “братство бессонных” — аллегорию бодрствования “частных” людей, образ мира, сберегаемого каждую ночь людьми, просто выполняющими свою шоферскую, телефонную, радио- или иную работу. “Это братство бессонных, не имеющее ничего общего с защитой государственных интересов, странным образом гарантировало человечеству выживание”. Сверхчеловечность — это “человечность, доведенная до высших ее проявлений”, спаситель не запределен, он жив и близок, он болит и сострадает, он, наконец, подобно лейтенанту Громову просто честно выполняет свой долг: “Здесь действительно многое по кругу, но это из-за того, что каждый уклоняется от своих прямых обязанностей. <���…> Ты свободен, потому что ты лучше всех делаешь свое дело, и плевать на то, как делают его другие”.
Читать дальше
