“Канон литературной меланхолии нового времени был задан Бодлером, канон меланхолии философской — Марксом. Последний, как известно, был противником ностальгии: в оппозиции „капитал/меланхолия — сокровище/ностальгия” Маркс целиком на стороне первой пары. Его концепция товара и есть теория меланхолии. Товар двойствен. С одной стороны, это — потребительная стоимость, то есть то, что можно съесть, надеть на себя или повесить на стену. С другой стороны, товар — стоимость меновая, его можно обменять на что угодно, как это ежедневно и происходит с товаром всех товаров — деньгами. В свойстве универсальной обмениваемости — душа товара, его общественная форма. Понять товар означает суметь увидеть его душу — бесплотную, нематериальную субстанцию стоимости. Но сделать это можно, как доказывает Маркс, только отделив душу товара от его тела. Поэтому познание тайны товара, а вместе с ним и тайны капитала — это познание смерти, бренности всего сущего, знание, умножающее скорбь”.
Рюрик Ивнев. Дневники 1916 — 1918 гг. — “Крещатик”, 2008, № 2.
“Иногда кажется, что архив Рюрика Ивнева неисчерпаем. А собственно, так оно и есть: 20 коробок неразобранных бумаг и рукописей. И кто знает, какие еще находки поджидают исследователей”, — из предисловия Николая Леонтьева.
17-й год. “11 марта утро до кофе. Я рад, что пала династия Романовых, я в восторге от того (зачеркнуто). Сегодня из контрольных зал выносили портреты Александра III, Николая II, Алексея. Я встретил эту процессию в контрольном дворе, когда шел за маслом. Сторожа лениво волочили портреты, мальчишки кричали, кричали… и мне вдруг стало так грустно. Я всегда ненавидел эти казенные портреты, опошленные участками, казенными домами и т. п. учреждениями. А тут вдруг стало грустно…”
“25 окт. Ночь перед сном. Весь город в руках военно-революционного комитета при Петербургском Сов. Раб. и Солд. Деп. Наружно — спокойно. Газеты вышли с описанием „выступления большевиков”… Но, в общем — полная неизвестность, неопределенность относительно будущего”.
Александр Иличевский. Из книги “Ослиная челюсть”. Стихотворения в прозе. Вступительное слово Владимира Губайловского. — “Урал”, 2008, № 10 .
“Стихотворения в прозе — жанр, который до сих пор не реализовал свои возможности: Шарль Бодлер, Иван Тургенев, Артюр Рембо („Одно лето в аду”). Несмотря на эти имена (впечатляющие), жанр, кажется, так и не вышел из стадии эксперимента. Мы не можем отделить стихотворение в прозе от номинальной прозы. Но почему-то хочется. Вероятно, дело здесь не в формальных признаках стиха, а в заложенной в текстах интенции — направлении движения: от прозы — глубже, плотнее, еще плотнее, до предела — до того ощущения, которое Тынянов назвал единством и теснотой стихового ряда. <...> Может быть, книга Иличевского „Ослиная челюсть” — и есть рождение (утверждение) жанра. Может быть, структурно четкая работа, которая в ней проведена, станет тем рубежом, за которым откроются осознанные и ясные перспективы стихотворений в прозе. Для того, чтобы жанр утвердился, иногда достаточно одной настоящей удачи. Кажется, это именно тот случай” (Владимир Губайловский).
Интервью Андрея Грицмана с Анатолием Найманом. — “Интерпоэзия”, 2008, № 2 .
Говорит Анатолий Найман: “Только что главной была поэзия Симонова, ну, и предыдущих всех: вполне серьезно поколение наших родителей говорило о поэте Уткине, Алтаузене, о Прокофьеве. И вдруг наше время стал догонять снаряд, посланный за 20, за 30 лет до этого. Если акмеисты еще существовали в каком-то полуархивном, полу-библиотечном виде, то обериуты — неизвестно в каком. И то, что они писали еще в 30-х годах, в 50-х возникло в нашем кругу как поэзия современников. Открываешь журнал, а в нем новые стихи Ахматовой. Представьте себе, что Вы сейчас открываете журнал, а там — новые стихи Баратынского... — А. Г .: О каком времени Вы сейчас говорите? —
А. Н. : 56-й, 57-й год”.
Александр Кабаков. Я — отщепенец. Беседовал Захар Прилепин. — “АПН — Нижний Новгород”, 2008, 18 сентября .
“На мой взгляд, — все удивляются, когда я так говорю, — лучше, чем сейчас, литература не жила. Были лучше писатели, были много лучше, но литература как процесс, как явление живет сейчас — лучше не бывает. Я не говорю про социальную ее составляющую — я говорю про ее состояние. — А как живет русский писатель в глубинке? — Нет, повторяю: я имею в виду ее состояние. Смотрите, какая она: разнообразная, мощная… — Вы так думаете? Мощная? — Безусловно. Раз в три года появляется новое имя — когда понимаешь, что вот пришел парень, который останется в истории литературы. Чего еще можно желать? Я не знаю, как так получилось и что литературе было нужно, чтоб она стала такой, как ныне. Может быть, ей было нужно, чтобы ей перестали интересоваться. Она потеряла ответственность — в том числе и социальную, и делает, что хочет. Может быть, ей нужна была нищета, связанная с тем, что общество перестало ее содержать. Но литература живет прекрасно — в отличие, например, от поп-культуры, которая вроде бы расцветает”.
Читать дальше
